Древнее зло в кресле босса

– Не совсем поняла, на что вы намекаете, Григорий Алексеевич. Вы хотите сказать, что от вашего присутствия в человеке развиваются какие-то неприятные черты характера?

– Что ты, уборщица, это последнее, в чем я стал бы признаваться, – шеф и не думал напрягаться от моего взгляда. – А неприятные черты характера в людях есть всегда. Интересно, кого вы обвиняли, пока я отсутствовал? В смысле, когда я еще не родился, конечно.

Тоже верно. Да и вообще как-то сомнительно всерьез обсуждать подобные взаимосвязи – люди иногда гнусно себя ведут только по одной причине: люди никогда и не были идеальными. Я даже виновато поморщилась за то, что сморозила глупость, но тут Григорий Алексеевич добавил подчеркнуто нейтрально:

– Но определенный эффект отрицать все-таки нельзя. После общения со мной некоторые люди ощущают себя свободнее, ослабляют внутренние пружины. И если вдруг кто-то начинает выслуживаться так, как ни перед кем другим, – значит, он отпустил на волю внутренний порыв служить более сильному. А если кто-то поддается страхам, значит, страх в нем всегда был, просто запертый выработанным умением держать себя в руках.

– Вы сейчас серьезно? – Я нахмурилась. – Вы про какой-то гипноз говорите?

– Никакого гипноза. Возможно, самые чувствительные после общения со мной начинают мне подражать – ведь у меня вообще никаких пружин или границ внутри нет. Хотят высвободить храбрость, а случайно высвобождают страхи, например. Потому что их изначально было больше, чем смелости.

– Возможно, – задумчиво отозвалась я. – Вы мне какую-то психологию толкаете, а я в этом ни бум-бум. – Я смотрела на него так же прямо, как он на меня, мы будто мысли друг друга пытались прочитать и обоим это не до конца удавалось. Однако он сам заговорил о храбрости – уж этого добра во мне столько, что жить опасно. Но она же спровоцировала перейти к другой, более важной теме: – Знаете, Григорий Алексеевич, а мы с Татьяной в последнее время очень сдружились!

– Вы? – он удивился. – У вас же ничего общего.

– Сошлись на почве кофейной рецептуры. И теперь очень по-дружески делимся женскими секретиками. Вы ведь понимаете, нас, женщин, хлебом не корми – дай только какими-нибудь секретиками поделиться…

– Ну да. Притом и хлебом накормить не забудь. Продолжай, Любовь, я заинтригован.

– Так вот… Понимаете, она самым главным секретиком делиться с лучшей подруженькой не хочет. А интересует меня, чисто из женского любопытства, наличие у вас с ней интимных отношений. Может, вы просветите? Всякий раз, когда я исключительно по-дружески интересуюсь, у нее будто память отшибает! Или действительно отшибает?

– А женской дружбы без такой информации никак не получается? – он тихо смеялся.

– Никак, – отрезала я. – Но странно, что она будто не помнит! А вам про такое ляпнуть – плевое дело. Помните, как вы запросто мне про интрижку с Елизаветой Николаевной сказали? И та тоже делиться не хочет! Прямо все такие скромницы, сил нет!

– Елизавета Николаевна тоже твоя подружка?

Я прикрикнула, пока он своей веселостью нас обоих снова в шутливое русло не перевел:

– Здесь вопросы задаю я! Так было или нет? Я хоть Татьяне расскажу, а то она не в курсе!

Он подпер скулу кулаком и, по всей видимости, едва сдерживал смех:

– Уборщица, ты ревнуешь?

– Очень! – ответила таким тоном, чтобы и мысли не допустил о правдивости.

Но Григорий Алексеевич сделал вид, что сарказма не уловил:

– Мне претит традиция моногамии у исконно полигамных животных, но я не могу отрицать объективности точки цивилизационного отсчета для каждого эволюционного этапа…

– Чего? – перебила я грубо, поскольку он явно перешел на какой-то совсем неперевариваемый язык.

И мужчина смилостивился, вернувшись к русскому – ну, почти к русскому:

– Того, что я признаю за тобой это право. То есть если тебе для душевного комфорта хочется заявить на меня эксклюзивные права, я вполне могу пойти на эту уступку. В конце концов, через пару тысяч лет тебе и самой это надоест, а такое время потерпеть мне труда не составит. Я вообще терпеливый.

Я похлопала ресницами – больше для красоты, хотя эти секунды использовала для переваривания полученной информации. Переварила, но не посчитала лишним уточнить:

– Григорий Алексеевич, вы только что мне в верности поклялись, или мне показалось?

– Пока не поклялся, конечно. Но заявил, что готов на подобное – разумеется, сразу после аналогичной клятвы с твоей стороны. Нет ничего глупее, чем подписывать договор только с одной стороны.

И приятно подобное слышать, и жутковато. Видимо, я каким-то образом сумела пленить настоящего психопата. И как раз теперь нахожусь в логове психопата, а меня сюда даже без мешка на голове притащили. Ну и кто из нас нормальнее? Вот до дома доберусь, устрою мытье окон – я на этой неделе их еще не мыла, но только потому, что понедельник – и там подумаю об этом еще разок.

– Ладно, Григорий Алексеевич, мне пора, – я отложила вилку. – Лазанья восхитительна, между прочим. В том же ресторане заказываете? Они превосходно готовят!

– Спасибо. Сам готовил.

– Врете?