Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1

Таже послали меня в Сибирь в ссылку з женою и детми. И колико дорогою было нужды, тово всево говорить много, разве малое помянуть. Протопопица родила младенца, больную в телеге и потащили. До Тобольска три тысячи верст, недель с тринатцеть волокли телегами и водою, и санми половину пути.

Архиепископ Симеон Сибирской, — тогда добр был, а ныне учинился отступник, — устроил меня в Тобольске к месту. Тут живучи у церкви великия беды постигоша мя. Пятья слова государевы сказывали на меня в полтара годы. И един некто, двора архиепископля дьяк, Иван Струна, тот и душею моею потряс сице. Владыка съехал к Москве, а он без нево научением бесовским и кознями напал на меня. Церкви моея дьяка Антония захотел мучить напрасно. Он же, Антон, утече у него и прибежал ко мне во церковь. Иван же Струна собрався с людми во ин день, прииде ко мне во церковь, а я пою вечерню, и, вскоча во церковь, ухватил Антона на крылосе за бороду. А я в то время затворил двери и замкнул, никово не пустил к церковь. Один он, Струна, вертится, что бес, во церкве. И я, покиня вечерню со Антоном посадя ево на полу, и за мятеж церковной постегал ременем нарочито-таки; а прочим, человек з дватцеть, вси побегоша, гоними Духом. И покаяние приняв от Струны, к себе отпустил ево паки. Сродницы же ево, попы и чернцы, весь град возмутили, како бы меня погубить. И в полнощи привезли сани ко двору моему, ломилися в ызбу, хотя меня взяв в воду свести. И Божиим страхом отгнани быша и вспять побегоша. Мучился я, от них бегаючи, с месяц. Тайно иное в церкве начюю, иное уйду к воеводе. Княиня меня в сундук посылала: «Я-де, батюшко, нат тобою сяду, как-де придут тебя искать к нам». И воевода от них, мятежников, боялся, лишо плачет, на меня глядя. Я уже и в тюрму просился — ино не пустят. Таково то время было. Провожал меня много Матфей Ломков, иже и Митрофан в чернцах именуем, — на Москве у Павла-митрополита ризничим был, как стриг меня з дьяком Афонасьем. Тогда в Сибири при мне добр был, а опосле проглотил ево дьявол, отступил же от веры. Таже приехал с Москвы архиепископ, и мне мало-мало лехче стало. Правильною виною посадил ево, Струну, на чепь за сие: человек некий з дочерью кровосмешение сотворил, а он, Струна, взяв с мужика полтину, не наказав отпустил. И владыка ево за сие сковать приказал и мое дело тут же помянул. Он же, Струна, ушел к воеводам в приказ и сказал слово и дело государево на меня. Отдали ево сыну боярскому лутчему Петру Бекетову[407] за пристав. Увы, Петру погибель пришла! Подумав, архиепископ по правилам за вину кровосмешения стал Струну проклинать в церкве. Петр же Бекетов, в то время браня архиепископа и меня, изшед ис церкви, взбесился, идучи ко двору, и пад, издше, горкою смертию умре. Мы же со владыкою приказали ево среди улицы вергнути псом на снедение, да же гражданя оплачют ево согрешение. И сами три дни прилежне Божеству стужали об нем, да же отпустится ему в день века от Господа: жалея Струны, таковую пагубу приял. И по трех днех тело его сами честне погребли. Полно тово говорить плачевнова дела.

Посем указ пришел: велено меня ис Тобольска на Лену вести за сие, что браню от Писания и укаряю Никона, еретика. В то же время пришла с Москвы грамотка ко мне. Два брата, жили кои у царя в Верху, умерли з женами и детми. И многим друзья и сродники померли жо в мор. Излиял Бог фиял гнева ярости своея на всю Русскую землю за раскол церковный, да не захотели образумитца. Говорил прежде мора Неронов царю и прорицал три пагубы: мор, мечь, разделение. Вся сия збылось во дни наша, а опосле и сам, милой, принужден трема персты креститца. Таково-то попущено действовать антихристову духу, по Господню речению: «Аще возможно ему прельстити и избранныя, и всяк мняися стояти да блюдется, да ся не падет». Што тово много и говорить! Того ради неослабно ища правды, всяк молися Христу, а не дряхлою душею о вере прилежи, так не покинет Бог. Писанное внимай: «Се полагаю в Сионе камень претыканию и камень соблазну; вси бо не сходящийся с нами о нем претыкаются или соблажняются». Разумеешь ли сие? Камень — Христос, а Сион — церковь, а блазнящиися — похотолюбцы и вси отступницы, временных ради о вечном не брегут. Просто молыть; дьяволю волю творят, а о Христове повелении не радят. Но аще кто преткнется — о камень сей сокрушится, а на нем же камень падет — сотрыет его. Внимай-ко гораздо и слушай, что пророк говорит со апостолом: что жорнов дурака в муку перемелет; тогда узнает всяк высокосердечный, как скакать по холмам, — перестанет, сиречь от всех сих упразнится. Полно тово. Паки стану говорить, как меня по грамоте ис Тобольска повезли на Лену.

А егда в Енисейск привезли, другой указ пришел: велено в Дауры вести, тысящ з дватцеть от Москвы и больши будет. Отдали меня Афонасью Пáшкову: он туды воеводою послан, и грех ради моих суров и безчеловечен человек, бьет безпрестанно людей, и мучит, и жжет. И я много разговаривал ему, да и сам в руки попал. А с Москвы от Никона ему приказано мучить меня.