Древнерусские княжества X–XIII вв.

Летопись как будто подтверждает этот вывод. В 1444 г. немцы воевали Водскую землю, осаждали г. Яму[776]. Тогда новгородцы послали против них «селников лускых и вочкых и ижерьскыхъ бояръ»[777]. Конструкция фразы предполагает, что определение «луские» и «вочкые» относится к «селникам», а «ижерьскые» — к «боярам». Сельники, конечно, не были, как это иногда думают, крестьянами (последних источники вполне последовательно именуют смердами или сиротами). В них надо видеть разряд мелких служилых людей — вроде своеземцев конца XV — начала XVI в. А как раз лица, занимавшие промежуточное положение между классом крупных феодалов — боярством и массой государственных и частновладельческих крестьян, территориально объединялись в сотни. Не удивительно, что именно луские и вотские сельники вместе с ижорскими «боярами» (представителями местной феодализирующейся знати) посылаются «наперед» в Водскую землю в угон за немцами. Новгородцы же в это время стягивают к столице основные силы, чтобы выступить в поход за Нарву.

Итак, следует думать, что перед Водской землей (с юга) располагалась Водская сотня, через которую шла «Водская дорога» в Новгород[778]. Водскую сотню, как и Лужскую, и территориально и исторически нельзя не причислить к основной древней Новгородской волости. Тогда собственно Водская и Ижорская земли будут приращением к ней.

Когда новгородцы распространили свою власть на эти территории? С.С. Гадзяцкий предполагал, что уже в начале XII в. водь не только платила дань Новгороду, но и являлась частью коренного ядра Новгородского государства[779]. С этим согласиться трудно. Основанием для данного суждения служит отсутствие води в перечислении данников Руси, имеющемся в Повести временных лет[780]. Раз западные и юго-западные соседи води — чудь и нерома платили дань славянам, а водь не платила, то ее связь с Новгородом носила качественно иной характер[781].

Приведенная мысль Гадзяцкого представляется не достаточно обоснованной. «Се суть инии языци, — сообщает летописец начала XII в., — иже дань дають Руси: чюдь, меря, весь, мурома, черемись, моръдва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, норома (нарова, нерома и т. д. по другим спискам. — А.К.), либь»[782].

Сравним это известие со списком племен «Афетовой части», где сидят «русь, чюдь, и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь»[783].

Из сопоставления ясно, что автор Повести перечислял племена не беспорядочно, а в строгой последовательности. Исходным пунктом для него была русь, за ней в обоих случаях назвала чудь. Соединяя их, летописец действует вполне сознательно: древний союз руси и чуди ему хорошо известен. Затем он, демонстрируя незаурядные познания в географии Северо-Востока, указывает живущие там народности. Закончив перечисление угро-финнов Северо-Востока, автор Повести с не меньшей эрудицией называет балтийские народы. Здесь после корси и перед либью помещена норома (рассказ о данниках). Но в «Афетовой части» ей соответствует летьгола (латгалы). Таким образом, пропадают всякие основания помещать норому в устье р. Нарвы (летописной р. Наровы). Более того, считая норому одним из литовских племен (жемайты), получаем важное указание и на время распространения русской (новгородской и полоцкой) дани на эту территорию — не позднее конца XI в.

Сознательно ли пропустил автор Повести водь, ижору и корелу или включил их в понятие чудь, достоверно решить в настоящее время нет возможности.

Следовательно, никаких сведений об отношениях води с Новгородом извлечь из разобранных известий нельзя. Зато статья 1069, повествующая о нападении води на Новгород, свидетельствует о стремлении последнего распространить свою дань на ядро Водской земли. Сообщение же летописи под 1149 г. о совместном выступлении води и новгородцев против вторгнувшейся еми фиксирует успех новгородской политики. За 80 лет Новгороду удалось включить водь в сферу вассальной зависимости. Думается, что окончательно это произошло вскоре после событий 1069 г.

Однако говорить, что уже тогда Водская земля являлась органической частью Новгородского государства, нет оснований. Впервые в составе «волости новгородской» водь названа в 1270 г. в связи с конфликтом новгородцев с князем Ярославом Ярославичем: «…совокупися в Новъгород вся волость новгородьская, Пльсковичи, Ладожане, Корела, Ижера, Вожане»[784].

Наблюдения над составом «волости Новгородской» — основной государственной территории Новгорода, отраженным в летописях и других источниках, приводят к весьма интересным результатам. Как показали события 1132 и 1136 гг., в первой половине XII в. собственно Новгородскую область — княжение образовывали псковские и ладожско-новгородские земли. В конце этого столетия к ним прибавилась Новоторжская волость. Так, в 1198 г. «ходи князь Ярославъ съ новъгородьци и съ пльсковици и съ новотържьци и съ ладожаны и съ всею областию Новгородьскою къ Полотьску»[785].