Древняя душа (СИ)

Сво-бо-да! Неужели правда? Одна-одинешенька! Все во мне дрожало, пока я бежала по темному колумбийскому городку, захлебываясь от смеха и счастья и распугивая редких прохожих. Вот что значит — попой чувствовать правильность совершенного поступка! Не знаю, любила ли Алекса раньше, но если и любила, то сейчас во мне не осталось и следа того чувства! И пусть весь мир считает меня амнезийной свиньей, хочу быть как можно дальше от мужа!

На вокзале меня ждали целых четыре автобуса, что отправлялись, как в сказке, на все четыре стороны света. Купив билеты на каждый — это запутает Орлова, я села на лавочку, разложила их перед собой. Направление — к озеру, но для начала нужно замести следы — буду петлять, как заяц под ЛСД. Закрываем глаза, кладем руку на билеты. Я подпрыгнула, когда на втором слева кусочке бумаги ладонь словно в огонь окунули. Ай! Пальцы сжали гладкий холодный прямоугольник. Ну, и куда же едем?

Так, вот он — глаза остановились на автобусе черно-оранжевого цвета. И отправление как раз скоро — люди уже суетятся вокруг, закидывают тюки и корзины на крышу. Внутри мне ударил в нос «аромат» кожзама, пота, рвоты, мокрой шерсти и смеси десятков туалетных вод. Уххх! Непереносимое амбре! Даже глаза заслезились! Ничего, не принцесса, выдержу. Или умру, пытаясь!

— Простите, это мое сидение, — я положила руку на плечо женщины, расположившейся у окна.

— Тебе места мало, что ли? — процедила она, прижав к объемной груди младенца.

Ясно, номера на билетах для красоты рисуют, по ее мнению. Но прогонять мать с дитем? Нет уж, у меня слишком хорошее настроение для этого. Я пожала плечами и огляделась. Через два ряда сидений зазывно улыбался во все два зуба дедок, рядом поглощал бутерброд подросток, косящийся на мою попу. Ехать всю ночь, уж лучше соседство недружелюбной колумбийки с малышом. Я села рядом с ней и тут же услышала недовольное шипение:

— Осторожнее!

— Простите.

— Улыбается еще! — ребенок захныкал и на меня обрушился новый шквал упреков.

Промолчав, я не стала уточнять, что ее отпрыска разбудило злобное бурчание собственной матери, воткнула наушники в уши и включила случайный выбор.

Ты мое наваждение,

Мой идол, моя религия,

Мое смущение, моя исповедь,

Единственное, что мне нужно этой ночью.

Ты — мое наваждение,

Вопрос и ответ,

Ты, ты, ты,

Мой идол, ты.

Приди ко мне этой ночью…

Сердце тоскливо заныло. С чем она была связана для меня, эта песня, в прошлом, от которого остались лишь тени, шорохи, как в темном лесу, да неясные вспышки воспоминаний, неуловимые, как лунный свет? Что я сейчас такое? Пустая оболочка — пустышка, ведь именно воспоминания всех мастей делают человека тем, кто он есть, тем, кем он себя осознает. А я даже не человек.

И пусть! Я упрямо мотнула головой и сосредоточилась на хорошем. Зато никто теперь не указывает мне, что делать, не решает за моей спиной! И нет необходимости сходить с ума со скуки и ужаса — от перспективы всегда так жить!

Автобус тронулся. Ура, да здравствует новая жизнь!

Мой энтузиазм несколько поутих к утру. Сложно гореть воодушевлением, когда тебя словно в блендер засунули! Колумбийские автобусы — это как американские горки плюс родео на быках! К середине пути желудок уже просился наружу со всем содержимым — видимо, хотел полюбопытствовать, что же там такое происходит?

У злой соседки детеныш преспокойненько сосал грудь — ни ему, ни ей тряска нисколько не мешала. А может, у них просто уже выработалась привычка, не знаю, но мне в любом случае стало завидно. Я даже воды не смогла нормально выпить — половину бутылки разлила на себя в бесполезных попытках утолить жажду. Пришлось ждать остановки «до кустиков».

Маленький чмокающий ротик притягивал мое внимание. Я не могла отвести глаз, даже понимая, что рискую быть обвиненной в педофилии. Сердце сжималось. Может быть, биологические часики тикают? Вспомнился недавний сон о плачущих малышах. Мальчик-блондин и темноволосая крошка-девочка. Слезинки, дрожащие на их ресничках.

Лучше думать о чем-нибудь другом. Интересно, Алекс уже проснулся? Сквозь давным-давно не мытое окно виден рассвет. Нет, об Охотнике тоже не хочется размышлять. Экая я привереда сегодня! Тогда пусть мысли текут сами по себе — ни о чем и обо всем сразу. Черный пес. Взгляд убитой демоницы. Глаза в Лас-Лахас — только глаза, мужские, красивые, непонятного цвета. Почему так замирает сердце?

И почему так гудит все тело? Я огляделась и расхохоталась — да это потому что мы остановились! Видимо, приехали. А тело гудит, словно только что слезла с вибро-стула, потому что тряска прекратилась!

— Выходить-то собираешься, хохотунья? — соседка устало посмотрела на меня.

— Простите, — я подхватила рюкзачок, что лежал на коленях, и вышла в проход, влившись в ряд спешащих покинуть салон пассажиров. Не обратив внимания на старичка, что успел-таки ущипнуть мой зад, ловелас престарелый, я вышла из автобуса, покачиваясь, словно моряк, впервые за долгие месяцы ступивший на землю. И только хотела улыбнуться и рассмотреть окрестности, как разверзлись хляби небесные, устроив репетицию второго потопа.