Древняя Индия

1) теология, учение о принципе всего сущего, 2) космология, учение о проявлении принципа во вселенной, 3) психология, учение о вхождении его как мировой души, явленной в мир, 4) этика и эсхатология, учение о судьбе души при жизни и после смерти. В применении к мифологическим сюжетам вед вся эта система стремилась выявить скрытый в них сокровенный смысл и усилить их моральную направленность. Так, Пуруша, присутствующий в ведах в качестве первочеловека, жертвенного материала для создания мира, человечества, общества, трактуется в упанишадах как воплощение духа, сознания в его абсолютной противоположности первоматерии. Таким образом, в упанишадах ведийский обряд с его фетишистским или анимистическим истолкованием заменяется цельной философией, стремящейся объяснить, «откуда мы произошли, где мы живем и куда мы движемся… по чьему повелению мы существуем здесь то в страдании, то в удовольствиях, будет ли этому причина и время, или природа, или необходимость, или случайность, или элементы, или тот, который называется Пуруша, представляя собой верховный дух».

Более всего пострадали от абстрактизации космогонические представления вед и священных книг, ибо Атман в упанишадах рассматривается как единственная реальность, за которой нет ничего, и этот исходный пункт по сути исключал существование мира вне Атмана, ибо Атман и мыслился как мир. Поэтому космогония упанишад сводилась к выяснению роли Атмана в сотворении мира и его вхождению как мирового духа в отдельные души. Конкретно это выглядит следующим образом: «Мир тогда еще не был создан, и он создавался в именах и образах… в него вплоть до кончиков ногтей вступал Атман, как нож входит всем своим острием». Или: «Атман возжаждал: я хочу быть многим, хочу разрастаться, и он создал весь мир и в него вошел». Или: «Вначале не было ничего, кроме Атмана, и не на что было бросить взгляд, и он решил: «Я буду создавать миры, и он создал эти миры: поток, пространство света, мертвое, воду». Но Атман, таким образом, не просто первоначальная одухотворенная материя, а материя, обладающая волей, способной принимать решения и их осуществлять. Создавался образный миф, единственным персонажем и действующим лицом которого был Атман.

Первоэлементом сотворенного мира считалась, в соответствии с «Ригведой», «правода», содержащая в себе землю, пространство света, небо, горы, богов, людей, диких зверей и домашних животных, птиц и прочие живые существа вплоть до червей, равно как и деревья, и все остальное в природе. Дальнейшим шагом мироздания, если бы авторы упанишад следовали своему источнику, должен был быть переход «праводы» в остальные элементы (в неорганическом мире их было пять: помимо эфира и ветра — огонь, вода и земля); но в этом случае творческие возможности Атмана приняла бы на себя вода, принизив его роль. Поэтому, несмотря на признание «праводы» первоэлементом, сообщается о сотворении сразу нескольких элементов, причем вода оказывается на четвертом месте — после эфира, ветра и огня: «Из этого Атмана возник эфир, из эфира — ветер, из ветра — огонь, из огня — вода, из воды — земля». Для перехода Атмана в органическую природу потребовалось введение еще одного звена творения — Брахмана и вхождение в него Атмана как в индивидуальную душу «вплоть до кончиков ногтей». Таким образом, все живое создается Брахманом, который изображается как организатор социального бытия:

Как города, он создал двуногих,
Как города, он создал и четвероногих.
В города, как птица, вступил он,
В города, как гражданин, вступил он.

Органическая природа делится упанишадами на три класса: рожденные из яйца, рожденные из зародыша и живорожденные, к которым были в поздних текстах добавлены рожденные с хвостом. В каждом из этих созданий, будь то животное, насекомое, растение, обитает свой Брахман как проявление жизненной силы Атмана, ибо это индивидуальная душа, проникающая во все живое. По отношению к ней вторичны даже боги, потому что Атман составляет и их сущность, выковывая прекрасные образы небожителей, как это делает кузнец, когда он использует драгоценные, а не обычные материалы. Впрочем, вхождение Брахмана во все живое мыслилось как внутренний, непостижимый процесс, подобно превращению сока цветов в мед, и сами творения остаются в неведении о предстоящей им метаморфозе, не зная, кто из них получится в следующей жизни — тигр или лев, волк или кабан, червь или муха.