Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

В то же время на другом крыле Изяслав повел в бой свой полк, предварительно предупредив остальных ратников: «Зрите же на мои полк, а како… пойдет мои полк, тако же и вы пойдите». Подобно Андрею, он также «въеха… один в полкы ратных и копье свое изломи», но в пылу схватки получил тяжелейшие ранения: «и ту секоша и [его] в руку и в стегно [бедро], и бодоша и [сбили его]… с коня». Он так и остался лежать посреди убитых и раненых до конца сражения, «изнемагаше велми с ран, зане ишел [изошел] бе кровию». Но согласованные действия его войска, вслед за князем дружно налегшего на врага, решили исход битвы. Под натиском киевлян первыми дрогнули половцы, сражавшиеся весьма неохотно (летописец говорит, что они выпустили всего по одной стреле из колчанов), за ними побежали Ольговичи, а потом и сам Юрий с детьми. Спасаться пришлось по топкому полю и переправляясь вплавь через заболоченную речку Малый Рут, поэтому потери Юрьева войска были велики: «Много дружины потопе… а иных избита, а иных поимаша». В числе павших был черниговский князь Владимир Давыдович и многие половецкие ханы.

Торжество победителей едва не омрачил драматический случай. Возвратившись с погони на поле боя, киевляне заметили среди устилавших землю неподвижных тел одного раненого, который пытался приподняться, издавая тяжкие стоны. Это был Изяслав, но лицо князя закрывал шлем с забралом, поэтому ратники не признали его. «Князь есмь», – простонал Изяслав. Однако этими словами он только ухудшил свое положение. Киевляне решили, что перед ними один из вражеских князей. «Так ты еси и надобе! [Ты-то нам и надобен!]» – злорадно вскричал один из них и, выхватив меч, нанес князю удар, вогнувший шлем до лба. К счастью, у Изяслава достало сил сорвать шлем с головы и назвать себя по имени: «Аз Изяслав есмь, князь ваш», – тогда только киевляне прозрели. Подхватив Изяслава на руки, они «с радостью, яко царя и князя своего», принесли его в лагерь.

Но, приобретя в одном месте, Изяслав потерял в другом. Владимирко, сведав о поражении Юрия, начал отступление к Галичу. По дороге, однако, ему донесли, что Мстислав Изяславич, посланный ранее отцом в Венгрию, ведет венгерское войско через Волынь на соединение с Изяславом. Изменив планы, Владимирко двинулся наперерез венграм. Мстислав узнал о его приближении, находясь у города Сапогыня (на реке Стырь), будучи извещен об этом князем Владимиром Андреевичем, сыном покойного переяславского князя Андрея Мономашича, с недавних пор сидевшим в Дорогобуже. Этот племянник Юрия вел двойную игру. Вместе с предупреждением о подходе галицких полков он прислал в лагерь Мстислава коварные «данайские дары» – много бочек доброго вина. Венгерское войско мгновенно превратилось в пьяное стадо. И когда Владимирко перед рассветом нагрянул в лагерь Мстислава, ему оставалось лишь вырезать спавших мертвым сном воинов Гезы («угре же лежахуть пьяни, яко мертви»). Пленных почти не было: «И мало их изоимаша, вси избиша». Мстислав, проявивший накануне больше воздержности в питии, сумел уйти в Луцк.

VIII

Изяслав поклялся отомстить Владимирку за бойню у Сапогыня, однако на время оставил его в покое, намереваясь прежде загнать Юрия в его суздальскую волость.

В середине лета 1151 г. киевские полки с союзными берендеями двинулись к Переяславлю. Силы были неравны. Все союзники Юрия покинули его: половцы ушли в степь, Ольговичи вернулись в Чернигов, а его собственная дружина почти вся полегла в несчастном сражении на Руте: «не имеяше ни откуль помочи, – рисует его тяжелое положение летописец, – а дружина его бяшеть оно избита, оно изоимана». Правда, переяславцы готовы были биться за него, но уже на третий день осады (17 июля, по Новгородской Первой летописи) их пешее ополчение потерпело под стенами города серьезное поражение, а войско Изяслава зажгло предместья.

Быстро истощив все способы удержаться в Переяславле, Юрий «неволею» (поневоле) должен был покориться брату с племянником, пообещав «Киева под Вячеславом и под Изяславом не искати». Приговор победителей был, в общем, не так уж и строг: «Иди Суждалю, а сына посади Переяславли. Не можем с тобою быти». Юрий целовал на том крест, хотя и выговорил себе отсрочку под предлогом, что ему надо исправить какие-то дела в Остерском Городце: «Иду в Городок, а тут перебыв, иду в Суждаль». Изяслав дал ему на это месяц, пригрозив: «Не пойдешь ли [не уйдешь через месяц], а мы тако же пришедше своими полкы, станем около Городка, якоже и еде стоимы». Особо Изяслав настоял на том, чтобы дядя прекратил всякие сношения со Святославом Ольговичем: «Святослав же ти Олгович не надоби».