Особенностью этих двух чудес с местом действия на Руси, как и чудес-знамений и значительного числа других чудес-исцелений, которые по преимуществу происходят в Норвегии, является их «бытовой» характер. Повествования о них просты в композиционном отношении, насыщены бытовыми подробностями, исцеленными оказываются люди низкого или неопределенного социального статуса. Святой максимально приближен к своим почитателям: он сам (лично или через посредство мощей) исцеляет их. Эти рассказы образуют своего рода «народный» пласт преданий о св. Олаве, формировавшийся в значительной степени спонтанно.
Чрезвычайный интерес представляет то, что в Норвегии уже в первое десятилетие после смерти Олава становятся известны рассказы об исцелениях, состоявшихся на Руси. Вряд ли они могли возникнуть в иной среде, нежели скандинавские поселенцы и путешественники на Руси, которые должны были поддерживать тесные связи с Норвегией: за неполные десять лет известие об установлении почитания Олава дошло до них, распространилось настолько, что породило местные повествования о совершенных Олавом чудесах, и одно из таких повествований вернулось на родину к 1040 г., когда была сложена «Поминальная драпа»[1163]
.Агиографические произведения, включающие чудеса св. Олава, появились также вскоре после его местной канонизации: епископ Гримкель составил «отчет» о знамениях святости Олава и переносе его останков в Нидарос (недошедшее «Translatio Sancti Olavi»). Древнейший из сохранившихся памятников этого круга – «Страсти и чудеса блаженного Олава» – был написан около 1170 г. нидаросским епископом Эйстейном, видимо, в связи с предстоящей официальной канонизацией[1164]
. Вскоре после 1170 г. «Страсти» были переработаны под названием «Деяния святого Олава, короля и мученика»[1165]. В них происходит «канонизация» состава чудес: Эйстейн отбирает 20 сюжетов, которые образуют своего рода «канонический» свод чудес св. Олава. На рубеже XII–XIII вв. он переводится на норвежский язык в составе так называемой «Норвежской книги проповедей» и оттуда попадает в многочисленные легендарии и книги проповедей.Среди включенных Эйстейном в «свод» 20 новелл представлены только четыре, действие которых локализовано за пределами Скандинавии[1166]
: два чуда – в Новгороде и два – в Константинополе. Первое из «русских» чудес – исцеление немого юноши[1167], второе – спасение Новгорода от пожара[1168]. Принципиальное отличие обеих этих новелл от ранних «русских» чудес состоит в том, что в центре событий оказывается церковь св. Олава в Новгороде. Помощь страждущим св. Олав оказывает не прямо, а через ее посредство. В первом случае немой юноша едет в Новгород, чтобы в церкви св. Олава получить помощь святого. Во втором – новгородцы обращаются к священнику церкви св. Олава по имени Стефан с просьбой спасти их от пожара, Стефан выносит «образ» Олава, который останавливает распространение огня. Таким образом, эти чудеса не только демонстрируют чудотворную силу святого, но они помещают в эпицентр сюжета церковь и ее священнослужителей как посредников между святым и его почитателями.Чудес, связанных с основанием или функционированием церквей св. Олава, известно очень немного (помимо «русских», к ним принадлежат оба византийских[1169]
, и чудесное возникновение на месте первоначального захоронения Олава в Стикластадире целебного источника, над которым была возведена церковь[1170]). Целью этих новелл было прославление не только святого, но и самой церкви, пользующейся его специальным покровительством. Выдвижение церкви как обязательного посредника между страждущими и Олавом указывает на «храмовый» характер новелл и позволяет предположить, что повествования об исцелении немого юноши и спасении от пожара возникли в Новгороде не просто в скандинавской («варяжской») среде, как ранние чудеса об исцелении, а в кругу клира и прихожан церкви св. Олава. Именно эта особенность новелл, видимо, и побудила епископа Эйстейна выбрать их из числа многих других и включить в составляемый им «канонический» свод. Тем самым Эйстейн подчеркивал и распространенность почитания святого – вплоть до далеких Новгорода и Константинополя, и существование там церквей в честь святого, и его особое благоволение к этим церквам и их служителям.