Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Приезд Эймунда на Русь обычно определяется 1019 г. – временем после заключения брака Ярослава и Ингигерд, поскольку в «Пряди» их брак упоминается в связи с приездом Эймунда, а Ингигерд является одним из действующих лиц[1141]. Однако, если бы Эймунд действительно оказался на Руси после заключения брака Ярослава и Ингигерд, то он никак не мог бы участвовать в борьбе между Святополком и Ярославом, поскольку к моменту приезда Ингигерд (или несколькими месяцами раньше) Святополк потерпел поражение и бежал. Отношения же Ярослава с Мстиславом совершенно не совпадают с ситуацией, описанной в «Пряди». Для того, чтобы участвовать в первом этапе борьбы за киевский стол, Эймунд должен был оказаться на Руси по меньшей мере за два, а то и три года до ее окончания (если доверять, как это делает большинство исследователей, сообщениям первой части саги о том, что Эймунд провел на Руси несколько лет), т. е. в 1016 или 1017 г. Более того, упоминание брака Ярослава и присутствие Ингигерд в числе персонажей пряди, как представляется, вообще не может быть датирующим показателем. «Прядь об Эймунде»[1142] дошла до нас в составе поздней, XIV века, компиляции «Книга с Плоского острова», и за период ее длительного устного бытования (время ее первоначальной записи, если таковая существовала до XIV в., неустановимо) претерпела существенные изменения – в первую очередь, рассказ о пребывании Эймунда Хрингссона на Руси и службе Ярославу (в основе которого, вероятно, лежит историческое событие) был насыщен повествовательными мотивами, прежде всего, мотивами «военных хитростей»[1143], расцвечивающими деяния Эймунда и подчас замещающими древнерусские реалии, непонятные и неинтересные скандинавскому слушателю[1144]. Однако с именем Ярослава неразрывно связанными в сознании скандинавов были рассказы о его браке с Ингигерд, и не удивительно, что в «Пряди» мы находим практически весь комплекс мотивов, встречаемых в этих рассказах: энергичность и находчивость Ингигерд (в противоположность тугодумию Ярослава), щедрость княгини-шведки (в противоположность скупости русского князя), намек на любовную связь Ингигерд и О лава Святого и др.[1145]. Появление Ингигерд в качестве активно действующего лица лишь в конце «Пряди», наиболее «беллетризированном» и, скорее всего, не отражающем историческую реальность (рассказ о ссоре Эймунда с Ярославом и последующем примирении с помощью Ингигерд, в результате чего Полоцк отдается в удел Эймунду и его потомкам), представляется весьма показательным. В части «Пряди», восходящей к рассказам о деяниях Эймунда на Руси, Ингигерд присутствует лишь номинально: возможно, ее имя не упоминалось в исходных повествованиях, а острой необходимости в ее введении в нарратив не имелось: антагонистом Эймунда, оттеняющим «героичность» викинга, является Ярослав. Во второй же части Эймунд и Ярослав становятся противоборствующими персонажами, и место мудрого советника Ярослава занимает, следуя традиции, Ингигерд. Поэтому ее появление в «Пряди об Эймунде» следует считать, как мне представляется, данью устной повествовательной традиции Скандинавии, а не отражением реального факта, тем более датирующего время появления Эймунда на Руси[1146]. Думается, что единственными отправными датами (и то условно) здесь могут служить лишь смерть Владимира Святославича летом и, может быть, возвращение Олава Харальдссона в Норвегию осенью 1015 г.

Впрочем, когда бы Эймунд ни оказался на Руси, в 1015–1020 гг. в Новгороде обособляется участок, на котором возводятся постройки для проживания варяжских наемников Ярослава. Вероятность того, что скандинавы жили в Новгороде не рассредоточено, но компактно размещались на ограниченной территории, подтверждается крайней – я бы сказала, парадоксальной – немногочисленностью скандинавских древностей на территории города.

Хотя расположение «двора Поромоня» неизвестно, можно предположить, что оно определялось двумя обстоятельствами. Во-первых, он должен был находиться неподалеку от Дворища, где – в отличие от предшествующих и последующих князей, которые жили на Городище, – находилась резиденция Ярослава Мудрого. Во-вторых, скандинавы, как наемники, так и купцы, приходили в Новгород на кораблях по Волхову и вряд ли жили на большом расстоянии от своих кораблей, которые требовалось разгружать, ремонтировать и, прежде всего, охранять от далеко не всегда доброжелательно настроенных новгородцев. Поэтому их подворье должно было располагаться, с одной стороны, неподалеку от Ярославова дворища, с другой – как можно ближе к Волхову.