Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Третья группа положений обеспечивала безопасность дворов и находящихся в них людей и товаров (п. 5–7, 10). Особо оговаривалась неприкосновенность ограды двора и его ворот (п. 7), причем обнесение двора забором – в соответствии с «древним правом» – вменялось в обязанность хозяевам двора (п. 10). Обращает на себя внимание отсутствие ссылок «на старину» в статьях о нанесении урона дворам или их оградам. Тем не менее, поскольку и в предыдущих по времени договорах гарантии безопасности купцов (на пути в Новгород и в самом Новгороде), сформулированные, однако, в обобщенной форме[1356], были важнейшей частью соглашения[1357], можно полагать, что конкретизация гарантий, в том числе безопасности торговых дворов, происходила в устной форме или подразумевалась. Новацией в этом случае было не содержание статей, а само их включение в письменный договор и, возможно, предложенная немецко-готландской стороной подробная тарификация штрафов за ущерб различного рода (п. 6, 7). Если общие положения о гарантиях безопасности дворов были приняты новгородцами, то определение размеров штрафов не вошло в окончательный текст – видимо, предполагалось использование существовавших в Новгороде норм. В договоре 1269 г. отсутствует и запрещение драк и «игр» с дрекольем на прилегающих к дворам улицах, которые создавали угрозу иностранным купцам.

Проект договора впервые детально определял права дворов на недвижимое имущество, причем все эти права восходили к «старине» (и. 11–12): как новгородские, так и ладожский иноземные дворы владели огороженными лугами и кладбищами, а также церквами (св. Петра – немецкий, св. Олава – Готский, св. Николая– ладожский). Попытка обеспечить Готскому двору, кладбищу и церкви св. Олава и принадлежащим им лугам «свободу во всем» («in omnibus libera»), окончилась неудачей. В заключительном тексте договора предусмотрено лишь право дворов на владение лугами.

Наконец, проект договора предусматривал обеспечение свободного проезда к дворам (и. 9, 13–14). Согласно ему, запрещалось застраивать подъездные дороги к дворам («по праву, данному князем Константином» Всеволодовичем, который княжил в Новгороде в 1205–1207 гг.), в том числе подъезд к Готскому двору от церкви св. Николая (Дворищенского); готландцам, как и прежде, должна была принадлежать земля на восемь шагов вокруг Готского двора, и без их разрешения здесь не допускалось строительство (и. 14). Несмотря на традиционность этих положений, которая отмечается во всех случаях (но не отражена в предшествующих договорах и, возможно, восходит к устно оговаривавшемуся «обычаю»[1358]), они были также изъяты из договора 1269 г.

Таким образом, сопоставление предложений немецко-готландской стороны о статусе их дворов в Новгороде в проекте 1268 г., отражающих их претензии на независимость дворов, с заключительными положениями договора 1269 г. очерчивает в целом юридический статус Готского и Немецкого дворов в середине XIII в. Прежде всего, новгородская сторона фактически уклонилась от предоставления привилегий иноземным дворам и их письменного закрепления в договоре. Оставшиеся в тексте 1269 г. статьи не определяют юридический статус дворов, но фиксируют лишь гарантии безопасности дворов и их обитателей (причем в самой общей форме) и право дворов на владение недвижимостью, прежде всего лугами, которые, вероятно, могли стать или становились предметом споров, в отличие от кладбища, принадлежность которого вряд ли могла быть оспорена[1359]. Стремление немцев и готландцев получить «свободу» для дворов, право их экстерриториальности и свободной торговли как на территории дворов, так и вне их, свидетельствует о том, что такими привилегиями иноземные купцы в Новгороде в третьей четверти XIII в. не обладали.

(Впервые опубликовано: Великий Новгород и Средневековая Русь. Сборник статей к 80-летию академика В. Л. Янина. М., 2009. С. 95–103)

Varangians and the Advance of Christianity to Rus’ in the Ninth and Tenth Centuries

Elena Melnikova

One of the main purposes of the earliest Russian annalists, monks of the Kievan Cave monastery who wrote at the end of the eleventh and at the beginning of the twelfth centuries, was to depict the advance of Christianity in Eastern Slavic world[1360]. The depiction of how East Slavic people joined the family of Christian nations allowed them to incorporate the history of their own people into the history of the world («historia mundi») and the Christian church («historia ecclesiastica»)[1361]. They had, however, rather little to tell about. Before the official adoption of the new faith in 988 (or 989) the chronicle preserved only a few mentions scattered here and there and providing information about events pertinent to the advent of Christianity.