Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Последнее упоминание участия варягов в русском войске относится к 1043 г., когда «посла Ярославъ сына своего Володимера на Грькы, и вда ему вой многы, а воеводьство поручи Вышагѣ»[502]. Д. С. Лихачев обратил внимание (вслед за А.А. Шахматовым) на то, что в летописях, восходящих к Новгородско-Софийскому своду 1430-х гг. (СIЛ и др.) и, видимо, сохранивших фрагмент Начального свода, имеются весьма существенные дополнения к описанию этого последнего похода руси на Царьград[503]. В них «вой многы», данные Владимиру, – это «варяги, русь» (понятие «русь» охватывает здесь, очевидно, киевлян и новгородцев, которые не различаются вне пределов Русской земли, в противопоставлении грекам)[504]. Перед нами, таким образом, описание последнего совместного военного предприятия руси и варягов в русских летописях, и оно разительно отличается от предыдущих, где варяги входили в состав руси-войска. Достигнув Дуная, русь предлагает князю: «“Станемъ зде на поле”; а варязи ркоша: “Поидемъ подъ городъ”»[505]. Суть разногласия становится очевидной при сравнении с описанием похода Игоря 944 г.: тогда русь тоже останавливается на Дунае и, приняв от греков дары и заверения о выгодном договоре, возвращается к Киеву. В 971 г. Святослав также обосновывается в Переяславце на Дунае, и греки обещают ему дань, чтобы князь не ходил на Царьград. Очевидно, те же цели преследовала русь, остановившись на Дунае в 1043 г.: руси нужны были дань и новый договор, варягам – возможность грабежа[506].

Эволюция отношений руси и варягов в летописях, начавшаяся с их отождествления, прошла «фазу» их различения, затем сближения руси с «полянами» при обособлении варягов (944 г.) и, наконец, завершилась прямым противопоставлением. Поскольку это противопоставление, видимо, имевшееся и в описании похода 1043 г. в Начальном своде, противоречило общей концепции составителя ПВЛ, он изъял упоминание варягов из описания событий 1043 г., в результате чего стала непонятной причина остановки руси на Дунае[507].

Во всех рассмотренных контекстах наименование «варяги» недвусмысленно применяется к скандинавам; но означает ли оно исключительно (или по преимуществу) скандинавских наемников, скандинавские дружины, приходившие на Русь после вокняжения скандинавских по происхождению князей? В рассказе об убийстве двумя варягами князя Ярополка из-за предательства его воеводы Блуда (имя его, очевидно, является скандинавским) фигурирует дружинник, предупредивший князя об опасности. Его имя – Варяжъко (или Варяшко), производное от «варяг» по славянской словообразовательной модели. Имя Варяжко свидетельствует о давней укорененности слова «варяг» на Руси, а сам дружинник, судя по летописному рассказу, не только выступает против варягов Владимира, но и бежит от них не на север, а в степи к печенегам.

В 983 г. Владимир должен был принести жертвы языческим богам после удачного похода на ятвягов. Жребий пал на сына варяга-христианина, который пришел «из грек», но имел двор в Киеве. Варяг отказался выдать сына на заклание, и ворвавшаяся в его двор толпа «подсекла сени» под варягами и убила их[508]. Христианская община существовала в Киеве еще при Игоре, «христианская русь» приносила клятву в церкви св. Ильи, «мнози бо бѣша варязи хрестеяни»[509], и первыми мучениками, по летописи, стали варяги, пришедшие из Византии.

Рассмотренные летописные тексты, где упоминаются варяги, разрушают сложившийся в историографии стереотип варяга как исключительно воина-наемника или купца. Разумеется, название нередко выступает как субститут понятия «скандинавская дружина», «часть войска, состоящая из скандинавов», однако в нем всегда превалирует этническое значение. Кроме того, для летописи вообще характерно подобное словоупотребление: этнонимом регулярно обозначается военный отряд, войско: «а не води ляховъ Кыеву» (т. е. польское войско)[510], «приде Романъ с половци къ Воину» (т. е. с половецким отрядом)[511]. Это отнюдь не предполагает, что этнонимы «ляхи» или «половцы» являются одновременно и социальными (военными) терминами. Не более «терминологично» и употребление названия «варяги» в аналогичных контекстах. Значительное количество случаев подобного словоупотребления, встречаемых на страницах летописей, объясняется отнюдь не этносоциальным содержанием слова, а той исторической реальностью, которая стоит за ним: в подавляющем большинстве своем скандинавы, воины-профессионалы, становились на Руси X – первой половины XI в. дружинниками князей, образовывали отдельные формирования – по этническому признаку – в составе древнерусского войска, которые и обозначались соответствующим этнонимом.