Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Строгая система простых предложений современного русского языка, которую создавало для нас Средневековье с XII по XVII в., — это ведь разные способы выражать суждение, а совокупность всех таких предложений предстает парадигмой, моделью, наводящей на реальность идеальных признаков мысли. Односоставное личное передает степень объективности no-знания, а безличные предложения всех видов уточняют оценку качеств и меру истинности уже полученного знания. Предикативность и модальность разведены; говорящий может соотнести высказывание с идеей-мыслью (no-знание) и с предметом-вещью (знание), как бы подводя суждение к согласованию идеи и вещи в совместном их отношении к слову. И тогда вступает в дело двусоставное предложение, в котором связь идеи и вещи выражается уже словесно. В системе высказываний постоянно воссоздается, непременно учитываясь, «мера объективности в неизбежности действия», а нехарактерное для русского выражения выпячивание субъекта «замещается субъективностью» идеи (там же, с. 113, 66). Безусловно прав в своих заключениях автор, что перед нами возникает, развиваясь, «этнически детерминированный тип предложений... одно из природных свойств русского языка как важнейшей формы народного мировосприятия», согласно которому мысль «состоит в расчлененном, дифференцированном, нередко приблизительном и завуалированном представлении субъектного начала предложения» (там же, с. 72).

Заканчивая наше описание, добавим словами того же автора: «Русский язык к исходу Средневековья далеко ушел вперед по сравнению... со всеми другими индоевропейскими языками. Поэтому должны быть отвергнуты... утверждения о том, будто новейший русский синтаксис принципиально остается на уровне общеславянского или древнерусского» (там же, с. 193).

Сказано объективным наблюдателем, и сказано верно.

То, о чем в этой книге и шла речь.

Мудрость древнего слова можно определить, как и Бога, только апофатически — утверждением признаков в их отрицании: неисчерпаемость, непогрешимость, нерушимость, неизбывность, непредсказуемость... Слово несет с собой веяние времен, в которые оно окуналось когда-то, и вместе с тем, в свежести своей, оно влечет за собой надежду на то, что еще, быть может, послужит людям — мудрым людям — скрытым в нем символом, ярким образом и точным понятием.

Слово — символ, а символы живут вечно.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Величие и трагедия Средневековья в его неосуществившемся стремлении к всеобъемлющему синтезу.

Лев Карсавин

Если бы мы отвлеклись от предмета своего описания и оглянулись на те представления, которые складывались в соседних со славянами странах и землях, мы обнаружили бы полное сходство в направлении и этапах развития представлений о мире и мышлении, по крайней мере, у тех народов, которые стояли на одной ступени культуры со славянами и одновременно с ними вышли на рубежи истории, — у германцев например. Мы не делаем этого в книге для большей цельности изложения, потому что каждая система индивидуальна и законченно замкнута; она сама за себя говорит достаточно ясно. Вдобавок это позволяет избежать утомительных повторений. Те же обычаи, те же поверья, тот же уровень развития языка и мышления помогают понять и общность культурных переживаний. Но самое главное состоит в убеждении, что, помимо реальной жизни, в человечестве всегда развивалась глубокая интеллектуальная сила, ведущая его к познанию этой жизни и к преобразованию ее — в меру своей сознательности и возможностей.

В Древней Руси категории те же, что и теперь, но их содержание иное, конкретно вещное: не движение, а пере-движение, пространство как наполненные предметами и лицами просторы, время как конечное число событий, которые в кругу повторений могут указывать на внешние условия своих про-явлений. Каждая вещь обладает собственным качеством, но весь вещный мир целиком, взятый как целое, помыслен в единстве качеств, и теперь уже эти качества отвлечены от вещей, извлечены из предметов, даны как внешние свойства, еще не внутренние качества явлений. Количественная мера еще не дает представления об абстрактном числе вне предметности. На основе изменявшихся представлений о времени (не круг, а вектор) и преобразованных отношений «условие — следствие» возникают и вырабатываются категории причины и цели.

Цель пока еще нечто неясное, и образ действия, и направление, в котором следует двигаться, и необходимость, зовущая в путь, и причина выбора. Все здесь есть, а если есть всё — значит, ничего определенного. Даже средневековый авторитет Аристотель говорил всего лишь о том, что цель подвигает потому, что желанна.