Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Желательность выражает мотивацию действия, возможность — морально-этическое оправдание такого действия, а необходимость все более развивает идею долженствования (появляется форма долженъ) — усиливается необходимость, явленная согласно чужой воле.

Общее развитие модальностей состоит в повышении степеней обобщения, это — восхождение от «воли» к «мощи», и мощь подавляет личную волю.

Последнее важно.

Соотнесенность действительных модальностей с потенциально-реальными делает их как бы оттенками всякой вообще модальности — на фоне актуальной действительности, развернутой во все три временные сферы своего осуществления. Предметная модальность выявляет попавшее в поле внимания событие и одновременно оценивает его; онтологическое и гносеологическое соединены в общем акте именования (Ваулина, 1988, с. 16): вещь и идея — в слове. Важно различать, что именно существует как действительное: само событие (движение мысли от слова к вещи) или обуславливающая его идея (движение мысли от слова к идее) — возможное или необходимое.

УСЛОВНАЯ ТОЧНОСТЬ

Кажется. Будто. Словно. Подобно. Вроде. Точно. Похоже. Как если бы — Недоверчивые, приблизительные слова.

Корней Чуковский

Эти слова знаменитый критик высказал по поводу рассказа первого русского «импрессиониста» Леонида Андреева «Елеазар». Там, между прочим, сказано: «Снова как бы впервые отметил и страшную синеву и отвратительную тучность его. На столе, словно позабытая Елеазаром, лежала сине-багровая рука его, и все взоры безвольно приковались к ней, точно от нее ждали желанного ответа...» „Кажется“ — и есть правда для городского поэта, — говорил Чуковский, — тогда как правда для него только “кажется”. “Говорят, будто он скуп” — это то же самое, что и “кажется, он скуп”». Всё дальше удаляется взгляд современного человека от вещи, от поверхности вещи: кажется — выглядит — смотрится, — потому что не очертание, форма или вид интересуют его сегодня, но сущность и истинная ценность внутренних качеств, скрытых за плотью вещей.

Сомнение, неуверенность в достоверности сказанного или показанного (слух и зрение) вызывают особую значимость ирреальной модальности, для выражения которой уже недостаточно глагольных форм в сослагательном наклонении; появляются модальные слова и специальные конструкций речи, выражающие такое волевое предположение.

Мысль человека — живая, она не стоит на месте. Что казалось верным вчера, сегодня может быть всего лишь вероятным, а важное для прошлого века кажется сейчас смешным. Отчасти и потому, что изменились слова, уточняющие смысл познаваемого. В поисках новых средств выражения мысль, подобно пульсу, бьется во плоти известных ей слов. Она и сама должна создавать для себя новые формы своего воплощения.

Вот пример, который покажет, какое отношение вкладывали разные поколения людей в простейший акт познания — в сравнение. Добиваясь условной точности высказывания, мы постигаем то общее, что связывает две вещи, два лица или два события, которые в данный момент сравниваем.

...как лебедушка, плывет милая — милая тут и есть лебедушка, потому что слово как представляет нам точную копию лебедушки, это уподобление, создающее нерасторжимое единство двух существ; это не сравнение одного с другим, а просто факт: моя милая — для меня лебедушка, в моих глазах это так. Древнейшие формы слова указывают именно на уподобление: како — это творительный падеж от местоимения къто, а яко — форма от местоимения со значением ‘тот’. В древнерусском языке како — ‘точно’ («тамо есть давыдовъ домъ, какъ городокъ» в одном «Хождении» 1390 г.), а яко — ‘точно, как будто’ («рука же еи бѣ дѣсная яко суха» в евангельском переводе) (Материалы, I, с. 1179; 3, с. 1652). Оба союза многозначны, а в сочетании с различными частицами создают неуловимо непереводимую тональность повествования, как бы запрятанного за модальными ограничителями текста.

...точно лебедушка — заменили словом, которое известно с XII в., и мысль изменилась, стала точнее, а главное — реальнее, потому что, говоря «точно», т. е. не уподобляя, а сравнивая, мы тем самым отмечаем, что милая точь-в-точь лебедушка, но вместе с тем и не лебедушка вовсе. Старославянское тъчнити — ‘сравнивать’. Древнерусское тъчьно значило и ‘равно, наравне’ («не можеть отроча точно тещи мужеви» — ребенок не может бежать как мужчина), и ‘подобно’ («дымъ бо точьно богатьство ищезнеть»).