Ладожане и псковичи приехали на собрание не одновременно, оно не являлось тайным и проводилось легально. Все происходило перед Софийским собором, в самом центре города. «Приготовления вече не могли укрыться от Всеволода, который, судя по всему, ждал исхода событий, надеясь на благоприятный их поворот. У князя были основания надеяться на лучшее, поскольку часть бояр поддерживала его, да и вече, похоже, единства не имело. Отсюда ясно, что применять термин “восстание” к событиям 1136 г. было бы некоторым преувеличением. Не лучше ли в данном случае употреблять понятия “выступление”, “движение”?»
С этой очень осторожной позицией Фроянова можно согласиться или нет, но что было в самом деле – это первый объективно зафиксированный акт новгородского самоуправления, который мы знаем из источников, потому что именно с этого времени, с 1136 года, ни один князь до самого Ивана III не сел в Новгороде против воли вече, пускай даже формально высказанного. И если говорить о началах высокого и позднего Средневековья, так продолжалось на протяжении всего XIV и части XV века. Однако это был не одновременный процесс: нельзя сказать, что за 4 года, с 1132 по 1136, у новгородцев вдруг проснулось какое-то самосознание, они до чего-то додумались и стали такое с князьями делать. Нет, конечно. Это началось буквально с самого начала его основания, потому что город в Средние века, как только он сознает себя таковым, начинает вести самостоятельную экономическую политику.
Коммунальные революции начались в Европе как раз в это же время – в XI–XII вв. Это такой тип революции, при которой город восставал против своего непосредственного сюзерена и в случае победы становился субъектом феодального права, то есть коллективным феодалом, получая свой герб. Внутри города жили феодалы помельче и покрупнее, но он уже существовал отдельно от своего графа, герцога, архиепископа.
В Новгороде произошло абсолютно то же самое. Первый акт такого рода самоуправления, который можно проследить в источниках, произошел, когда новгородцы потребовали у Ярослава Мудрого дать им оружие, сказав: «Будем за тебя, княже, стоять», и пошли разбираться с киевлянами. К первой трети XII века вече усилилось настолько, что стало мощнее любого князя, который прибывал туда, и принялось менять их по своему усмотрению, чтобы так или иначе соблюдать свои интересы. Это в первую очередь выразилось в назначении посадника, своего рода премьер-министра, то есть важнейшей фигуры. Раньше посадника мог прислать Киев, и мы знаем как минимум двух таких: Борис и Даниил. «Приде Борис посадник в Новгород» и «Вниде ис Кыева Данил посадницить Новугороду». Подробнее можно прочитать в интереснейшей книге Петра Толочко «Древняя Русь. Очерки социально-политической истории» (Киев, 1987 год).
Посадник отныне избирался только на вече, и выбирали его только из местного высшего боярства. Таким образом, основа власти полностью переместилась в орган прямой местной демократии. Летопись с тех пор постоянно пестрит фразой: «Вдаша новгордцы посадництво боярину (имярек)».
Надо сказать, что киевляне с таким положением дел не мирились. Они стремились поддерживать антагонистические группировки бояр, которые боролись внутри Новгорода, и выбирали из них всегда слабейшего. Этот замечательный способ открыл еще Владимир Мономах, который из Киева постоянно пытался воздействовать на Новгород, правда, это уже тогда приводило к интересным последствиям, не всегда ожидаемым. Например, он однажды привел «бояры Новгородьскыя Кыеву {новгородских бояр в Киев}, и заводи я к честьнему хресту {подвел к кресту, крестоцелованию}, и пусти я домови {пустил в дом}; а иные у себе остави; и разгневася на ты, оже грабили Даньслава и Ноздрьчю и на сочьскаго на Ставра, и затоци я вся». Соответственно, пока новгородцы гостили в Киеве, они ограбили во главе со своим сотским Ставром неких Данислава и Ноздрячу, после чего их пришлось посадить в тюрьму. Однако это было еще при Владимире Мономахе, а вот к 1130–1140 гг. новгородское боярство замкнулось внутри себя настолько, что старалось проводить именно новгородскую политику, хотя, конечно, с оглядкой на князя. Тем не менее любое действие, которое производил Новгород даже не в своих интересах, всегда легитимизировалось «по воле новгородской», то есть по постановлению народного собрания.