Древний Человек в Городе

Теперь они сидели в маленькой таверне на соседней улице и ждали, когда принесут кофе. Он попросил официанта принести также карту Города и, найдя нужное место, облегченно вытянул под столом ноги, улыбнулся и, ткнув пальцем в зеленый крестик рядом с “Местом для всех”, сказал: “Вот ближайший полицейский участок. Сейчас я туда пойду и сообщу о совершенном мной убийстве, спровоцированном прямыми угрозами убитого в мой адрес. Ты в это время спала. Я опущу, сколь это не безнравственно, что пять дней назад он спас мне жизнь, как, впрочем, и некоторые другие детали. Ну просто ради упрощения. Скажу, что выбросил тело в окно, поскольку было противно находиться в его компании. А ты будешь ждать меня здесь. Если я не вернусь через час, иди в полицию, где тебя уведомят о состоянии моих (точнее, ИХ!) дел. Версия о том, что ты спала, вполне правдоподобна, и будет, безусловно, подтверждена утренним портье. Да, прости: пилочка для ногтей у меня в кармане, с МОИМИ отпечатками пальцев — твои я тщательно смыл. Так что любое твое вмешательство будет расценено как злостная попытка запутать ход следствия. И не пытайся возражать. По-моему, я очень здорово все придумал”. “И не подумаю”,— сказала

Мела.

Когда он наконец свернул на тихую, обсаженную платанами улицу, в конце которой возвышалось здание полиции в стиле модерн ранних девятисотых — по карте в двух шагах от таверны, в действительности в пятнадцати минутах быстрой ходьбы,— его остановил высокий узкоплечий человек в очках в тонкой золотой оправе, в сером костюме со сверхъестественно отглаженной складкой на брюках и мягкой шляпой в руке. “Вы Август?” — “Безусловно”.— “Я — адвокат отчима вашей жены, Кон Менке. Фрау Мела позвонила мне час назад и формально уполномочила меня представлять ваши (и ее) интересы где бы то ни было в Городе”.— “Но ведь я только полчаса назад сообщил ей о своем намерении идти в полицию!” — “Значит, она предполагала, что таковое намерение у вас возникнет. Думаю, не будет беды, если мы с вами сядем вот на ту, вполне удобную скамейку и немного потолкуем”.— “У меня складывается впечатление, что в этом Городе вам постоянно предлагают где-нибудь немного посидеть, в результате чего либо вы сами кого-нибудь убиваете, либо с вами это делают другие”.— “Ну, знаете, у каждой этнической общности есть свои дурные привычки, но не стоит преувеличивать.— Он смахнул шляпой пыль со скамейки и тем же жестом пригласил Августа сесть.— Я, разумеется, записал со слов фрау Мелы, о чем вы предположительно собираетесь сообщить комиссару уголовной полиции, но на всякий случай, во избежание возможных расхождений, я бы попросил вас повторить.— Он вынул из кармана длинный плоский блокнот и золотой карандаш.— Но сначала, будьте так добры, нарисуйте план комнаты. Прекрасно.— Он откинулся на спинку скамьи, заложил ногу за ногу и закурил.— Великолепно. Кстати, где вы держали пилочку для ногтей во время вашей беседы с посетителем?” “В левом кармане халата”.— “Вы заранее ее туда положили, ожидая его прихода?” — “Нет, я собирался привести в порядок ногти и, когда постучал портье, машинально бросил пилочку в карман халата”.— “Он сидел за столиком напротив окна, слева от вас, да?” — “Именно так”.— “Мела не говорила, что вы левша”.— “Я не левша”.— “Простите, но в таком случае вам пришлось бы достать пилочку левой рукой, переложить ее в правую, завести правое плечо далеко влево, повернуть кисть правой руки с пилочкой, зажатой между большим и указательным пальцами, вниз и только после этого нанести укол — непрямой, заметьте, потерявший силу и, уж во всяком случае, неточный”.— “Нет. Хоть я не левша, но заколол его левой рукой, о чем свидетельствуют и отпечатки пальцев”.— “Пока они ни о чем не свидетельствуют. Свидетельствует только то, что ПРИНЯТО как свидетельство. Но опять же простите за поучительный тон, само понятие, сам феномен свидетельства имеет ЮРИДИЧЕСКИЙ смысл в первую очередь в отношении конкретного объекта преступления, то есть убитого, и только во вторую — конкретного субъекта преступления, то есть убийцы. Начнем с первого — КОГО ИМЕННО вы убили?” — “Я убил человека, внешность которого мне хорошо известна. Ее описание мною, безусловно, совпадет с описанием, которое сделает портье, и с полицейскими фотографиями трупа”.— “Кстати, как звали убитого?” — “Я не знаю”.— “Сколько раз вы его видели до сегодняшней встречи?” — “Три раза”.— “На каком языке вы разговаривали? Заметьте, я даже не спрашиваю об обстоятельствах ваших встреч”.— “На немецком. Он блестяще говорит по-немецки”.— “Говорил, простите. А на каком языке я говорю с вами сейчас?” — “На немецком, без сомнения, так же как и я”.

Адвокат вздохнул, взглянул на часы, задумчиво устремил взгляд на ардекоровский шпиль полицейского комиссариата и устало сказал: “Я уже десять минут как говорю с вами на чистейшем классическом керском — частная школа, знаете, и все такое прочее,— и те же десять минут вы говорите на том же керском, ну, пожалуй, слишком уж классическом и с легкими следами юго-восточного говора”.— “Но я же не знаю керского?!”