Древний Египет. Подъем и упадок

Возглавив второй египетский поход, Шабака не вложил меч в ножны до тех пор, пока не захватил Бакенренефа в плен — и, как сообщают поздние источники, не сжег его заживо в качестве жертвы богам. С уверенностью можно сказать, что нубиец приложил все усилия для укрепления своей власти в Египте. Так, в Мемфисе он вмешался в процесс погребения священного быка Аписа, исправив дату у входа в гробницу с «год шестой правления Бакенренефа» на «год второй правления Шабаки». Через несколько месяцев власть кушитского фараона признала вся Дельта. Для увековечивания своих успехов Шабака велел изготовить скарабея, на котором в характерно устрашающих выражениях заявил: «он лишил жизни всех тех, кто посмел выступить против него в Обеих Странах и чужих землях»[344].

Подчинив север, Шабака обратил свой взор на юг. Фивы и прилегающие к ним земли всегда были больше пронубийскими — или антиливийскими, что в данном случае означало одно и то же. Но Шабака не собирался полагаться на случай. Несмотря на то что кушиты прочно держали в руках высший ранг в культе бога Амона, назначая на него царских родственниц (его в тот момент занимала Аменирдис I, дочь Кашты, а ее наследницей была Шепенупет II, дочь Пианхи), в жреческой иерархии были и другие влиятельные звания. Чтобы обеспечить лояльность Фив, Шабака собирался контролировать их все. Первым делом он назначил своего сына Хоремахета верховным жрецом Амона, лишив этот сан всякого политического и военного веса. Остальные высшие должности фараон отдал своим верным сторонникам. Через несколько лет другой царевич стал вторым жрецом Амона, а царская дочь вышла замуж за наместника Фив. Казалось, что кушитам удалось добиться покорности священного города.

Однако сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Стремление Фив к независимости оказалось слишком сильно. Поэтому фиванские номархи, внешне выражая свою преданность нубийским монархам, на деле правили Фивами как собственным удельным владением. Они ставили своих родственников на военные и административные посты, благодаря чему становились богаче и влиятельнее. Ярким доказательством этому может послужить жизнеописание Харуа. Он родился в жреческой семье в годы правления Пианхи. В зрелые годы служил управляющим в доме Аменирдис I, а после ее смерти — в доме у ее преемницы Шепенупет II. Не без претензий на образованность, Харуа на одной из статуй назвал себя «прибежищем для страждущих, соломинкой для утопающих, лестницей для тех, кто попал в бездну»[345]. Характерное отсутствие скромности проявилось и в архитектуре гробницы управляющего: она стала одним из самых масштабных частных погребений в Египте. Примечательно, что в укромном месте своего последнего упокоения Харуа наконец позволил себе выходку, которая, будь она публичной, стоила бы ему головы: статуэтка одной из его ушебти была снабжена регалиями фараона — жезлом и бичом. Очевидно, что Харуа считал себя правителем Фив, и его современники, вероятно, не стали бы это оспаривать.

Существование в годы царствования Шабаки параллельной династии, фактически правившей Верхним Египтом, отражало неприглядную реальность нубийского правления. Одному монарху, единой администрации было практически невозможно управлять обширной страной, протянувшейся вдоль Нила более чем на 1300 миль от берегов Средиземного моря на севере до Пятого порога на юге. Это был неприятный факт — но Шабака был вынужден сохранить старые политические институты в неприкосновенности, хотя и объявил об их ликвидации. Удельные правители Дельты уже оправились от унизительной капитуляции. В Атрибисе все еще правили наследные принцы, а в таких богатых городах как Бусирис (египетский Джеду), Мендес, Саммануд и Пер-Сопду были собственные династии. Даже в Саисе, этом сердце антинубийского сопротивления, ужасная смерть Бокхориса не остудила сепаратизм. Новым претендентом на царскую корону стал Нехо II, который заполнил политический вакуум.

Таким образом, за фасадом единой монархии все так же скрывался раздробленный Египет. История не просто повторялась — кажется, что само время застыло.

Назад в будущее

В еще одном важном аспекте правление XXV династии ознаменовалось возвращением к прошлому. Пианхи и его наследники, которые использовали почитание Амона как обоснование законности своей власти, намеревались защищать местные обычаи — которые ливийские предшественники или забыли, или сознательно игнорировали. Единожды спасши культ Амона от чужеземной порчи, кушитские цари отныне считали своим священным долгом восстановление чистоты египетской цивилизации. Поэтому жрецы и художники устремили свой умственный взор к седой древности, черпая вдохновение в образах классической эпохи. И очень скоро ностальгическая одержимость прошлым оказала влияние на все области творческой мысли.