Сам Шабака, чтобы напомнить современникам о героическом прошлом эпохи пирамид, принял тронное имя фараона Пепи II (XXIII век до н. э.). Его преемник Шабатака пошел еще дальше, выудив из темных глубин истории имя фараона Пятой династии Исеси (XXV век до н. э.). Сановники, следуя моде, брали себе давно устаревшие титулы, значения которых они зачастую не понимали, но были очарованы их древностью.
Особое внимание уделялось «очищению» письменной речи с целью придания ей архаических черт классического староегипетского языка. Поэтому писцов специально обучали воспроизводить в составляемых ими текстах архаический стиль. Ярким примером такой архаизации может служить т. н. «Мемфисская теология»[346]
— богословский трактат, в котором повествуется о роли мемфисского бога Птаха в сотворении мира. Заказ на это сочинение исходил от самого Шабаки; в тексте утверждалось, будто его скопировали с более древнего источника — «изъеденных червями» папирусов, которые в течение сотен лет пылились в неизвестном храмовом хранилище. Стоит ли удивляться, что «древний стиль» мемфисской теологии ввел в заблуждение не одного исследователя[347]. На самом же деле «камень Шабаки», как и другие памятники «кушитского возрождения» — это произведение VII века до н. э., составленное таким образом, чтобы походить на памятники далекого прошлого. Но такое идеализированное прошлое существовало только в сознании фанатичных царей-кушитов.Новое возвышение Птаха наряду с Амоном означало, что к Мемфису вернулся статус царской столицы — то есть тот статус, которым он обладал до распада государства. И причина тут была не только в стратегически важном расположении города, который изначально мыслился как «сердце Двух Земель». Немалую роль сыграло преклонение кушитов перед фараонами Древнего царства, чьи гробницы были разбросаны вокруг древнего города. Пианхи видел эти пирамиды во время северного похода (в 728 году) и был ими сильно очарован. Поэтому, вернувшись в Нубию, он велел и собственную усыпальницу возвести по египетскому образцу, навсегда изменив вид нубийской погребальной архитектуры[348]
. Для большего сходства в пирамиду Пианхи поместили и другие элементы погребального египетского инвентаря: статуэтки-ушебти, выполненные в стиле Нового царства, копии текстов «Книги мертвых» и «Текстов пирамид». Но даже в вопросе погребения Пианхи остался верен своим корням, приказав дополнить свою гробницу погребальной камерой для лошадей.Эта причудливая смесь египетских и нубийских черт дала жизнь новому стилю в искусстве, оживившему деятельность царских мастерских. В области скульптуры мастера вернулись к пропорциям Древнего царства. Приземистые и мускулистые мужские фигуры прекрасно соответствовали образу кушитских царей. Столь полюбившиеся им плотно облегающие царские шапки, видимо, тоже были выбраны из-за их древности. Все царские портреты объединяют общие черты, характерные для кушитского типа: негроидные лица, толстые шеи, огромные серьги и шейные украшения, выполненные в форме бараньей головы.
Великолепные и одновременно парадоксальные статуи Шабаки и его наследников отразили внутренний конфликт кушитской монархии. Эти цари из Верхней Нубии наивно полагали, что, следуя древним египетским традициям, станут настоящими египтянами — но под маской скрывались чужаки, рожденные и воспитанные в принципиально иной, африканской, культуре. И эту неприглядную правду не всегда удавалось скрыть от подданных.
Временем непростого расцвета XXV династии стало правление фараона Тахарки, сына Пианхи (690–664), который продолжил эклектичную архаизацию, начатую его предшественниками. В частности, наземную часть его собственной пирамиды скопировали с образцов Древнего царства, а ее подземные камеры, как и в гробнице «преданного слуги» Харуа, воспроизводили святилище Осириса в Абидосе (египетский Абджу). При Тахарке развернулась широкомасштабная реставрация храмов по всему Египту, от Мероэ на дальнем юге Нубии до Таниса на северо-востоке Дельты. Из всех проектов самым дорогим его сердцу был, похоже, храм в Гем-па-Атоне — пограничном городе на восточном берегу Нила, который располагался на великом сухопутном пути, начинающемся в Напате.