Хатшепсут не кривила душой, когда утверждала: «У меня нет врага ни в одной стране, все иноземные страны — мои рабы».
Тутмоса III также нельзя обвинить в сверхненависти к мачехе, проявляемой в мстительном уничтожении ее построек и изображений. Им руководили исключительно политико-религиозные побуждения. Всегда могли найтись силы, недовольные правлением нынешнего царя, и желающие противопоставить ему выгодного для своих интересов преемника. Помня о том, что в истории страны уже бывали случаи прихода женщины к власти, а в случае с Хатшепсут и при наличии законного, хоть и малолетнего правителя, таким преемником могла быть и царица. Со временем, возможно, подобная преемственность могла стать не только традиционной, но и оформленной официально, что привело бы к усложнению порядка наследования престола.
Таким образом, Тутмос III интуитивно пытался предотвратить угрозу, нависшую как над наследниками мужского пола, так и над полновластными владыками Верхнего и Нижнего Египта в будущем, что ему в определенной мере и удалось.
Хатшепсут ничем не походила на своих предшественниц. В ней не было ни склонности к драматическому романтизму Нейтикерт, ни медлительного спокойствия Нефрусебек (о Мерьетнейт, как о личности, нам вообще ничего не известно).
Она была фараоном, достойным славы, которой покрыли себя ее великие предки как по женской, так и по мужской линии. Умело сочетая в своем характере целеустремленность, решительность, холодный ум и расчет с такими душевными качествами, как гибкость, предприимчивость и способность к компромиссу, Хатшепсут доказала, что единоличная власть, которую она получила, способствовала внутреннему прогрессу государства, спокойной жизни его населения и расцвету всех видов искусств, что несказанно обогатило знания мастеров, участвовавших в ее строительных проектах.
Материальное благополучие Египта, созданное неустанными заботами царицы, послужило тем прочным фундаментом, благодаря которому стала не только возможной, но и успешной завоевательная политика следующего фараона — Тутмоса III.
Иллюстрации к седьмой главе