Древний Рим

Дальше Овидий рассказывает много мифов, легенд и сказаний. Герои «Метаморфоз» были больше похожи на живых людей, чем на сказочных богов. В поэме можно было найти то грустные, то весёлые, то страшные, то смешные картины из жизни современного Рима. Овидий всё это описывает легко и увлекательно, пестро и разнообразно.

Вот великан Атлант превращается в гору. Борода его и волосы — это леса, плечи и руки — горные хребты, а кости его — камни.

Сказочный поэт Орфей спустился в подземное царство. Он не мог жить на земле без любимой жены Евридики, которая умерла от укуса змеи. Орфей так хорошо пел в царстве мёртвых, что ему разрешили вернуть Евридику к жизни, но при одном условии. Он должен был не глядеть на неё, пока они не выйдут из подземного царства на землю. Но у самого края земли Орфей не удержался, повернулся, взглянул на жену и… Евридика исчезла.

Красивый юноша Нарцисс слишком долго смотрел на своё отражение в воде, не мог оторваться от берега и совсем прирос к земле, превратившись в цветок. А прекрасная нимфа Эхо, которая полюбила Нарцисса, так горевал а, так чахла и сохла, что исчезла совсем — от неё остался один только голос.

Овидий долго перечитывает свои «Метаморфозы», останавливается, задумывается и снова читает. Почти не заглядывая в свиток, он читает наизусть самую любимую свою сказку о смелом желании человека научиться летать, о том, как искусный мастер Дедал сделал крылья из перьев себе и сыну Икару. Научив его править крыльями, он велел Икару лететь рядом с ним:

Будь мне послушен Икар, коль ниже свой путь ты направишь,

Крылья вода отягчит; коль выше, — огонь обожжёт их.

Но Икар отца не послушался. Он возгордился, что умеет летать, и помчался всё выше — к палящему солнцу. От лучей солнца растопился воск, скреплявший перья. Лишённый крыльев, юноша упал в море и утонул. С тех пор это море стали называть Икарийским морем…

Перечитывая знакомые строки, Овидий на время забыл о своём неожиданном горе. Но вот глаза его остановились на имени Августа. Император отнял теперь у него всё — родину и семью, славу и поэзию.

Овидий знал, что Октавиан никогда его не любил, хотя и бывал с ним любезен. Человек жестокий, но умный и хитрый, император, конечно, знал, что втайне Овидий недоволен его правлением. В одном из ранних стихотворений Овидий прозрачно намекал, что император безвинно осудил и довёл до самоубийства талантливого поэта Галла. Но Овидий никогда не решался открыто выступать против Октавиана. Напротив, в последних произведениях он всячески стремился угодить императору. Теперь Овидий с досадой вспоминал, сколько неискренних слов написал он в «Метаморфозах», стараясь польстить Октавиану.

Овидий быстрыми шагами подошёл к угасающему очагу, раздул в нём огонь. Затем судорожно стал бросать туда свитки один за другим. Языки пламени жадно облизывали свёртки. Раздался слабый треск, и сухие листы папируса ярко вспыхнули. Поэма «Метаморфозы» горела, освещая весь кабинет.

Овидий не мог долее оставаться один. Он вошёл в атрий и сказал слугам, что выезжает немедленно. Рабы и вольноотпущенники засуетились ещё быстрее. Кто — то первый заплакал. Женщины, мужчины и дети заголосили, как во время похорон. Старухи, распустив волосы в знак печали, причитали перед изваяниями домашних богов и били себя руками в грудь. Не было в доме угла, который не оглашался бы стоном и плачем.

Овидий старался ускорить неизбежный отъезд. Он не успел позаботиться а выборе спутников, о деньгах и продуктах, о тёплой одежде в дорогу. Быстро повязал он свою тунику поясом. Перекинул через левое плечо траурную тогу из тёмной материи. Скинув домашние сандалии, обул ноги в высокие кожаные башмаки. Один из сопровождавших его рабов сам догадался захватить ещё один тёплый дорожный плащ с капюшоном на случай дождя, и войлочную шляпу с широкими полями.

Овидий обратился с прощальными словами ко всем домочадцам, но тоже не смог удержаться от слёз.

Жена крепко обнимала его, как бы стараясь не выпустить из дома. Сдержав рыдания, она проговорила:

— Разве возможно, что мы расстанемся? Мы с тобой должны быть вместе!

— Эти храмы, — сказал Овидий, указывая через окно на Капитолий, — и боги, живущие в этих храмах, и ты, дорогая жена, — прощайте навсегда. Не суждено мне увидеть вас снова! Но передайте Октавиану, что он несправедливо подверг меня изгнанию: я не совершил никакого преступления.

Слушая мужа, Фабия заплакала ещё сильнее.

— Разреши мне поехать с тобой. Тебе приказывает ехать император, а мне — любовь. Жена изгнанника, я буду сама изгнанницей. Самая далёкая земля меня не страшит.

Уже три раза прощался Овидий, но всё не решался уехать. Наконец, собрав всё своё мужество, он, отстранил от себя жену и, пробежав через остий и вестибюль, быстро вскочил в повозку.

Фабия без чувств упала на пол…