Древний Рим

Прошло несколько недель, и Зимрид многое узнал о жизни рабов в Риме. Рабовладельцы считали, что невольников можно удерживать в подчинении только побоями. «Господин имеет над рабом право жизни и смерти», «Раб — не человек», — повторяли они постоянно. Издевательства над попавшими под их власть людьми были многообразны и отвратительны. Привратника, сторожившего дом, держали на цепи, как собаку, чтобы он не мог отлучиться от дверей. Если он засыпал, его жестоко избивали. Однажды привратник сказал Зимриду: «Трудно решить, к какой породе животных относят меня теперь господа. Я сижу на цепи, как собака, выносливостью к побоям стал подобен ослу, а кожа моя от ударов стала пятнистой, как шкура пантеры». Не проходило дня. чтобы кого — нибудь из рабов не били плетьми или прутьями, оставлявшими занозы в коже. Пощёчины хозяин и управляющий раздавали направо и налево. Рабу не разрешалось уклоняться от ударов. Он должен был покорно подставлять лицо. Даже господские дети позволяли себе бить и таскать за волосы слуг, всячески над ними издеваться.

Обязанности Зимрида оказались гораздо более унизительными, чем он предполагал. Гостилий Манцин уже забыл о том, что он собирался писать воспоминания. Вместо этого он заставлял Зимрида сопровождать его носилки, когда он отправлялся из дому. Занятия с сыном Манцина тоже не ладились. Мальчишка не желал слушаться Зимрида. «Ты забываешь, кто из нас раб?» — отвечал он на все его увещевания. Однажды этот десятилетний римлянин ударил Зимрида в лицо навощённой дощечкой для письма. Когда Зимрид сообщил об этом госпоже, разгневанная матрона обещала приказать вырвать ему бороду, если он осмелится ещё раз жаловаться на её сына. Но самой тяжёлой для Зимрида была необходимость ежедневно являться к госпоже для чтения ей вслух. Жена Гостилия Манцина совершенно не интересовалась книгами. Она вызывала Зимрида утром, когда рабыни наряжали её, трудясь над её затейливой причёской. Госпожа поминутно отрывала Зимрида от чтения, приказывая ему то что — нибудь принести, то подать. Когда хозяйка бывала в дурном настроении, она нарочно старалась унизить Зимрида.

Зимриду было тяжело смотреть на мучения девушек — рабынь, причёсывающих госпожу. Среди них была и Ликорис, к которой он привязался за время их совместного пути в Рим. Бедной Ликорис приходилось укладывать жидкие волосы хозяйки так, чтобы причёска казалась густой и пышной. Это было необычайно трудно. Хозяйка, сидевшая на высоком стуле, то и дело требовала подносить ей золочёное зеркало из полированной бронзы. Если хотя бы один волосок был уложен не так, она таскала Ликорис за волосы, рвала на ней платье, била по щекам, а иногда приказывала хлестать плетью из воловьих жил.

Однажды Ликорис, подавая госпоже драгоценный стеклянный флакон с благовониями, уронила его. Хозяйка пришла в ярость. Схватив со столика острую длинную булавку, она вонзила её в тело девушки. Ликорис вскрикнула от острой боли. Зимрид не мог больше сдерживать себя. Бросившись вперёд, он оттолкнул руку хозяйки и вытащил булавку из тела Ликорис. Хозяйка пронзительно закричала. Через несколько секунд четверо рабов вытащили Зимрида из комнаты. Вскоре он потерял сознание под свистящими бичами надсмотрщиков.

Спустя несколько дней, когда Зимрид начал поправляться, его с партией других провинившихся рабов отослали в Деревню, на полевые работы. Зимрид даже обрадовался этому новому наказанию. Он хорошо знал, что жизнь раба в деревне ещё тяжелее, чем в городе, но его утешала мысль, что он там по крайней мере будет избавлен от унижений.

Проведя целый день в пути, рабы подошли наконец к вилле Гостилия Манцина. Это была огромная усадьба. Чтобы обойти её, не хватило бы целого дня. Лишь меньшая часть земли была предназначена для посевов. Большая использовалась под пастбища. На них паслись тысячи быков, коров и овец. Двести пятьдесят рабов работали здесь. Зимрида и его спутников привели во двор виллы. Здесь стоял построенный из известняка дом хозяина, лишь изредка посещавшего свои огромные владения. Вблизи дома находились кладовые, где хранились зерно, масло, вино и другие продукты. Отсюда их направляли в Рим, в городской дом Гостилия Манцина или на продажу.