Создатель буддизма, индийский принц Сиддхартха Таутама, получивший впоследствии имя Будда, осуждал всякое насилие. И по сей день есть у него много последователей, которые щадят даже цветы, не срывают ни одного цветка. А если видят сорванный цветок, поднимают его и ставят в воду, чтобы хоть на короткое время продлить его жизнь.
Дело в том, что Будда верил в переселение душ из одного живого существа в другое, поэтому душа жившего прежде человека может существовать дальше в каком-либо животном или растении. И сам Будда, по верованиям его приверженцев, прежде чем принял нынешний облик прожил много жизней — обезьяны, слона, купца и только после этого стал сыном раджи — правителя одного небольшого города.
Оставив отцовский дворец, семь лет скитался он по стране занимающимся самобичеванием странствующим проповедником. И вот однажды, когда он сидел под фиговым деревом, ему открылась великая тайна того, как навсегда освободиться от скорбей земной судьбы: не надо ничего желать, не надо ни к чему стремиться, не надо даже цепляться за свою собственную жизнь, и тогда человек сможет окунуться в божественную
Будда проповедовал около 500 года до н. э., а спустя два с половиной столетия уже и Ашока, великий царь, стал горячим приверженцем его учения. Более того, он посылал толпами миссионеров за рубежи могущественной Индии, чтобы знакомили они народы с новой верой.
Буддизм широко распространился и укоренился в Юго-Восточной и Центральной Азии, в Китае, Японии… Только в самой Индии Будда со временем отошел на задний план, его учение было вытеснено верой в древних богов — Брахму, Вишну, Шиву, Индру и других, и даже в бога мусульман — Аллаха.
Но потерпели поражение также бедняки и отверженные, о которых в учении Будды говорится, что с ними надлежит обращаться так же, как со всеми другими.
Величайший из древних богов — Брахма — с самого начала постановил, что всегда должны быть различия между людьми. Из уст своих он сотворил касту жрецов, брахманов, из рук — воинов, из бедер — прочих свободных людей, из ног — касту слуг. И так было постановлено в своде законов Ману, праотца человечества. По мнению индусов, т. е. индийцев, исповедующих индуизм, законы эти насчитывали тридцать миллионов лет (хотя на самом деле они возникли в первые века нашей эры, во всяком случае, в той форме, в которой дошли до нас). Среди прочего в них говорилось: «Слуга, даже если господин его дает ему вольную, неосвобождаем от рабства; он родился рабом, кто же может вывести его из этого состояния». Но и воин не имел права стремиться стать жрецом. Если же «корыстолюбие» подвигало его на это, ему приходилось расплачиваться потерей имущества и немедленным изгнанием.
Брахма создал и царя, чтобы тот правил и наказывал. По своду законов Ману, царь защищает слабых от сильных, чтобы последние не зажарили бы первых, «как рыб на вертеле». Но в то же время, если бы не было царя, «ворона сожрала бы принесенный в жертву богам калач, пес облизывал бы принесенные в жертву богам яства, ни у кого не осталось бы собственности и низкие одержали бы верх. Все касты погибли бы, разрушились бы все барьеры, последовало бы брожение во всем человечестве …».
Нет, касты погибнуть не могли. Барьеры не могли разрушиться. Позднее в Индии образовались помимо четырех основных каст еще много десятков других, и члены их не могли вырваться из тех рамок, в которых родились. Особенно тяжела судьба париев, отверженных, к которым членам высших каст было запрещено даже прикасаться.
Но это строгое деление общества имело и свою пользу: касты защищали своих членов, делили между ними общий доход и заботились о тех, кто нуждался в опеке.
Но самым бедным это не очень помогало. Втоптанным в грязь, униженным, им не оставалось другого утешения кроме веры в переселение душ, которая и после оттеснения буддизма на задний план передавалась от поколения к поколению: если заслужат они своими поступками, то в будущей жизни не только останутся людьми, а не собаками, пауками или другими существами, но в награду смогут попасть в более высокую касту и там будут счастливы и богаты.
И с этой верой Индия дошла до нашего времени, до XX века.
Два мира