Древо ангела

Грета, как всегда перед тем, как Дэвид должен был прийти в гости, провела целый час в ближайшей парикмахерской, укладывая волосы. Хоть она и была уверена, что он ничего не заметит, так она чувствовала себя лучше. Затем она долго возилась на кухне, испекла бисквит и свои фирменные кексы, которые любил Дэвид. Она достала из буфета самый лучший сервиз и вымыла его, прежде чем поставить на стол. Взглянув на часы – он должен был прийти меньше чем через час, – она пошла в спальню, чтобы надеть юбку и блузку, которые приготовила заранее. Добавив немного туши, румян и нежно-розовой помады, она прошла в гостиную и села в ожидании звонка в дверь.

Она не видела его уже несколько недель, потому что он был в Голливуде, снимался в кино. Конечно, он всегда предлагал ей поехать с ним, но она знала, что это было только от его доброты. Кроме того, сама мысль о том, что придется ехать в аэропорт, садиться в наполненный людьми самолет и лететь в нем двенадцать часов, а потом оказаться в незнакомом месте, была для нее невыносима. Ей и так приходилось собирать все свое мужество, чтобы раз в неделю выбираться в местный супермаркет и в парикмахерскую. Всякий раз после таких вылазок она спешила домой и с облегчением выдыхала, вновь оказавшись в укрытии своей квартиры.

Дэвид был очень добр к ней, когда она пыталась объяснить ему свои страхи перед внешним миром; он говорил, что, возможно, это как-то связано с той ночью, когда ее сбила машина. Судя по всему, вокруг нее на тротуаре у светофора возле «Савоя» была толпа, ожидающая зеленого света. И кто-то толкнул ее сзади так, что она вылетела на дорогу перед машиной.

Грета думала, что это может отчасти объяснять ее агорафобию, в сочетании с фактом, что она потом провела много месяцев заключенной в тихой, замкнутой обстановке клиники. Она вспоминала день, когда ей сказали, что она может ехать домой, и как она в ужасе закрыла уши руками, когда Дэвид вывел ее на шумную лондонскую улицу.

Но было и еще одно чувство, которое она не могла никому объяснить. Все остальные в мире знали и понимали, кто они такие, и несли свою историю с собою повсюду. Она же была пустым сосудом, просто принявшим человеческий облик. Так что как бы она ни пугалась толпы и шума, тот факт, что ей надо находиться среди других, нормальных людей, заставлял ее испытывать глубочайшее отчаяние от осознания того, чего не хватает в ней самой.

Единственным исключением тут был Дэвид, может быть, потому, что он был первым, кого она увидела, очнувшись от комы. Он был с ней с самого начала ее убогого существования, и она полностью ему доверяла. Тем не менее даже притом что он был бесконечно терпелив с ней и делал все, что возможно, чтобы пробудить ее память, иногда она все равно ощущала его раздражение. Он снова и снова показывал ей бесконечные фотографии, которыми хотел напомнить ей о ее прошлом, но ее память оставалась все такой же пустой, и она видела, что это огорчает его.

Иногда, глядя из своего окна на третьем этаже вниз на шумную улицу, Грета думала, что живет в каком-то призрачном мире. Врачи считали, что она создает его себе сама. Они были уверены, что она может все вспомнить, потому что ни один из сканов ее мозга не показывал никаких внешних повреждений. Это означало, что потеря памяти была своего рода самовызванной; они говорили, что причиной могла стать психологическая травма.

– Ваше сознание просто решило, что оно не хочет ничего вспоминать, – сказал ей один из врачей. – Но ваше подсознание все знает. – Он предложил попробовать гипноз, и она честно подвергалась ему добрых три месяца безо всякой пользы. Затем были курсы таблеток – Грета предполагала, что антидепрессантов – которые, по словам другого врача, могли помочь ей расслабиться и убрать страх воспоминаний. Но все, что от них случилось, было только то, что она спала до полудня и потом весь день ходила полусонная. Потом были терапевтические сеансы, во время которых она сидела в комнате с женщиной, задающей ей нелепые вопросы вроде того, как она себя чувствует или что она вчера ела на ужин. Эта череда вопросов не на шутку раздражала ее; может, она и не могла вспомнить ничего из того, что было до аварии, но в том, что было после ее пробуждения, ее память была острой как бритва.

В конце концов, ко взаимному облегчению, все от нее отступились, закрыли все папки и заперли ее необъяснимое состояние в стальной медицинский шкаф.

Все, кроме Дэвида. Он, казалось, никогда не терял надежды, что однажды она вспомнит все. Даже если она сама уже на это не рассчитывала.