Древо человеческое

– Зачем тебе столько карандашей? – удивилась Эми Паркер. У нее в ящике комода хранился огрызок карандаша, им она и пользовалась в случае нужды.

– Писать, – сказал мальчик.

– А что писать? – спросила она.

Но он молча ковырял дощатую полку.

– Я тебе подарю записную книжечку, – сказала она. – Когда-то я ее купила для твоего папы, но она ему не понадобилась. Потом ее взял себе Стэн, а зачем неизвестно. Ах да, он сказал – разные записи делать. А потом я ее нашла в ящике. Так он ничего в ней и не записал.

Мальчик поблагодарил ее. Но он уже устал от разговоров.

И она тоже устала. Они ушли из кладовки, от банок с застывшими в сиропе фруктами. Мальчик тихий какой, думала она, и бледный; а вдруг он умрет? Если б она не была в ссоре с миссис О’Дауд, та уж наверняка бы чего-нибудь напророчила и нагнала бы страху. Хотя с Тельмой все обошлось благополучно.

Бабушка и мальчик прошли по дому. Мальчик был в таком возрасте, когда дом еще казался ему огромным. Скоро бабушка уснет в удобном камышовом кресле, а он продерется сквозь кустарниковую поросль туда, где пространство шире и полно особого значения, где над трепещущей зеленью крыши, над сквозным переплетением ее стропил, полных пенистых соков земли, виднелся голубой купол, который мальчик одним своим пристальным взглядом мог превратить в мозаику из мелких звенящих осколков лазури.

А Эми Паркер сидела в плетеном кресле, погрузившись не то в свои мысли, не то в дремоту. Она разговаривала со своим мальчиком. Смешно, что мы с ним можем разговаривать, подумала она, часто у людей это не получается. Под перечным деревом. Это не бусы, а пули, сказал он. Не стреляй в меня, Рэй. Я не Рэй, засмеялся он. Это ты – Рэй. Это не пули, это слова. Слова могут быть пулями, сказала она, если захотеть; я стреляла в него еще и еще, а он стоял и ждал, что я опять выстрелю. Это я в тебя стреляю, смеялся он, показывая все зубы. Страшные слова летели ей в лицо, повисая на шее как бусы. Рэ-э-эй! Выстрел за выстрел, смеялся мальчик, в кого бы ни стрелять. Только не в Стэна, – она покрылась потом, – Рэй, милый, только не в него! И что для тебя твой дед, он старик, из мастерской своей почти и не вылезает, ему интересней чего-то там сколачивать, чем прийти со всеми чаю попить. Ну, иди сюда, будь хорошим мальчиком. Наклонилась, губы вытянула, и глупо как.

Эми Паркер схватилась за камышовое кресло. Она очнулась от дурного сна, он длился всего две-три минуты, но был липким, никак не стряхнуть. Ей хотелось, чтобы рядом был кто-то, кого она любила.

Но день был пуст.

Этот мальчик куда-то делся. Придет время, подумала она, когда я уже не смогу его понимать. Подойдет по дорожке какой-то высокий человек и будет говорить со мной, как с малым ребенком. Образованные люди вытравляют из слов их смысл, слова у них теряют всякий цвет.

Она что-то пробормотала и провела языком по губам.

– Что вы, мама? – спросила невестка; она перетирала стаканы и ставила их на место, застилала полку чистой бумагой и делала еще какие-то незаметные дела.

– Мальчик убежал куда-то, – сказала Эми Паркер. – С ним все ладно?

Может, со мной что-то неладно? – означали эти слова. Сны, приходящие днем, мучительнее тех, что снятся ночью. Еще пронзительнее делает их продолжающаяся вокруг жизнь, она яростно преследует спящего, ибо он невольно от нее уходит.

– Надеюсь, что да, – ответила Элси; вера не позволяла ей заранее бояться беды, несмотря на ту, что с ней уже стряслась. – Он вообще-то разумный мальчик.

Молодой женщине захотелось что-то сделать, чтобы свекрови стало поуютнее, быть может, хоть так они найдут общий язык. Она поглядела на старуху, соображая, как бы ее устроить удобнее, и поняла, что это невозможно.

Потому что Эми Паркер не любила Элси.

Она сидела, глядя, как Элси вяжет крючком. Она рассматривала ее толстую молочного цвета кожу. Элси не поднимала глаз, целиком отдавшись своему делу, как, впрочем, она отдавалась всему, что бы ни делала, особенно когда ей не приходилось быть настороже. Ее лоснящиеся брови никогда не поднимались пытливо – только наивно.

Вдруг у нее расплылось лицо. Она засмеялась и порозовела. Вообще-то сильной ее стороной были утверждения, а не рассказы, но сейчас ей, очевидно, казалось необходимым что-то рассказать.

– У меня была знакомая девушка, она вечно вязала крючком. Спускала петли, потом принималась считать и забывала счет. И ни разу до конца ничего не довязала. Но все равно опять что-то начинала вязать, то одеяльце, то чепчики для своих племяшек. Ой нет, кажется, один раз она все-таки довязала до конца. Салфеточку. И то мать ей помогала. Этель Бонингтон ее звали, ту девушку.

Какая скука.

Ах боже, подумала Эми Паркер, хоть бы она замолчала.

В это время года на полях стояли или стелились серые травы. Редкий день не было ветра. Протяжно кричали плывущие в воздухе птицы, почти застывая над головами двух женщин, томившихся в обществе друг друга, как в тюрьме.

Ах боже, думала Эми Паркер, когда-нибудь я просто не выдержу.