Древо вечной жизни (СИ)

— Не смей прикасаться к матери своими грязными руками! — заорал он, нависая надо мной, брызгая слюной и наливаясь дурной кровью до невозможности. Мне показалось, что он сейчас кинется на меня и затопчет, как бешеный слон. — Позор, какой позор! Уму непостижимо! Немедленно собирай вещи, поедешь к дяде на ферму. Я ему уже позвонил, он скоро приедет. Хватит пальмы околачивать, будешь у него на плантации работать. За что мой брат только тебя любит, раз согласился принять?

— Нет, — поднялся я на ноги, наполняясь Мраком. «Держи её в голове», — вспомнил я слова старика. — Я никуда не поеду. У нас с Аруной будет ребёнок.

Отец так и застыл, пытаясь вдохнуть трясущимися губами воздух, как выброшенная на берег рыба, и хватаясь за грудь. В уголках губ появилась пена. Он затрясся, прикусил язык и, захлёбываясь собственной кровью, упал на пол. Мама прибежала на грохот. Рухнула перед отцом на колени, приподнимая голову. Тот ещё пару раз дёрнулся и замер с закатившимися под лоб глазами. Я оцепенел от ужаса. Мама подняла на меня перекошенное в чёрной злобе лицо. Из яростных глаз катились слёзы.

— Проклинаю, — прорычала она, обдавая меня неприкрытой, лютой ненавистью, разрывая мне сердце, лишая любви, уничтожая, — проклинаю на веки вечные! Чтобы сдохли в муках все, кого ты полюбишь! Проклинаю! Проклинаю!

С закипающими на глазах слезами и трясущимся подбородком, я, спотыкаясь на каждом шагу, выскочил из комнаты, из дома и побежал по пустой в ночной час улице. Не знаю, куда я бежал и зачем, провожаемый истеричным лаем собак, слёзы душили и рвались из меня, хотелось умереть и не быть никогда. В изнеможении я упал и, рыдая, уснул в вонючем мусоре под каким-то мостом.

Уже под утро кто-то коснулся моего плеча. Я открыл глаза и увидел склонившуюся надо мной в сочувствии Аруну. Я сел и, стиснув зубы, чтобы вновь не расплакаться, с совершенно опустошённым сердцем, обнял её.

А за розовеющим горизонтом первыми смертоносными вспышками взрывалось солнце.

========== 7. Арун ==========

Превращаясь в девушку и с удовольствием тиская грудь, я продолжал ощущать себя парнем. Кроме телесных, я не замечал никаких других изменений, разве что совершенно перестал стесняться и сдерживаться с Кабиром, но здесь причина крылась в произошедшем в храме и уверенности, что он примет меня таким, какой я есть, в любом обличье. Девчачье тело не вызывало во мне ни малейшего отторжения, в нём всё время хотелось смеяться и, приставая, подтрунивать над смущающимся Кабиром. Трудно ему, не каждый день ведь осознаёшь, что влюбился в лучшего друга. Он такой нелепо серьёзный и собранно-сдержанный, никак себя не отпустит, не откроется, не отдастся. О, это ему надо стать девушкой! Я бы ему помог, ха-ха, раскрыл, как следует.

Это сравнимо с тем, как если бы, прожив шестнадцать лет в знакомом доме, вдруг обнаруживаешь в нём ещё одну комнату. Комнату, благодаря которой способен создать новую жизнь, это так невероятно! Девчонки просто не понимают, каким удивительным даром обладают! Я не мог упустить такую возможность, желая взять от Кабира всё. Великая, как же я его люблю! До дрожи в кончиках пальцев. Припадать к его губам. Так бы и забрал всего в себя. Я и забираю, частично, ха-ха, возвратно-поступательно. А в ребёнке он точно остался со мной. И почему мне кажется, что Кабир нас покинет?

Дитя, кровинка, душа родная зреет во мне, наше с Кабиром единство и любовь новой жизни. Невыразимое счастье, радость и удивление. Кабир был потрясён, улыбался и переспрашивал. До него так до конца и не дошло, что он станет папой — глупый влюблённый мальчишка. Верный мой мальчик, считающий себя взрослым. А как радуется отец, сияет, как миллион солнц, чуть ли не на руках меня носит. В бытность сыном я такой заботой и любовью не одаривался, даже обидно как-то. Пока ребёнок не родится, надо оставаться девушкой. Три месяца прошло, и я более-менее привык, освоился. Только есть почему-то всё время хочется, чего-нибудь вкусненького, но надо сдерживаться, чтобы не раскабанеть, или как там это у девчонок называется? А то разлюбит меня мой милый, хе-хех.

Ночью я проснулся от яростного лая собак и сразу понял: что-то случилось. Выбежал во двор. Страшно подвывая, звери носились вокруг храма, изнутри слышалась приглушённая ругать. Я бросился к заднему входу. Но тут дверь распахнулась, и вышла мама. Увидела меня и изменилась в лице, велела немедленно идти в дом.

— Мама, что происходит?

Она стояла, опустив лицо. От её вида меня охватил иррациональный ужас. Я прикоснулся к ней. Она подняла голову. По щекам катились слёзы, всеми силами души она сдерживала рыдания и лишь мелко подрагивала от невыносимого напряжения. Я порывисто и крепко обнял её, а она меня.

— Мама…

— Это Исход, — безысходное отчаяние в голосе.

— Что? — не желая верить, да что там верить, даже допускать саму возможность подобного, переспросил я.

— Когда храм озарится светом, неистовое пламя солнца пожрёт мир, — процитировала она всем известные строки.

— Кто в храме?!

— Дядя Кабира, он принёс свет, и теперь всему конец.