Древо жизни

На следующее дело Леха отправился уже один. Хотя и тут не обошлось без помощи Дмитрия Ивановича. Разведку-то он производил, а потом долго втолковывал Лехе, как зайти, да что взять. Но даже не подумал предложить на шухере постоять. И шут с ним! Делов-то было на пять минут. Зашел через черный ход, открыл стеклянную дверь, потом стеклянную витрину, вторую слева по стене, достал листок, даже проверил, тот ли. Как и упреждал Дмитрий Иванович, это был текст, написанный от руки красивым почерком. Некоторые буквы были Лехе незнакомы, точнее говоря, неизвестны, так-то он их уже видел, в церкви, несмотря на это текст можно было понять, особенно название – Молитва.

Леха бережно спрятал листок в пластиковую папочку, а папочку пристроил в широком кармане, пришитом матерью к внутренней стороне куртки. Потом он неспешно покинул помещение, заперев за собой все замки, на стеклянной витрине, на стеклянной двери, на двери черного хода – знай наших! Сигнализацию он не отключал и приезда милиции нисколько не опасался – пока еще прочухаются! Ладно бы банк, а то музей! Да и музей какой-то невсамделишный, настоящий музей должен быть с колоннами.

Юрий Павлович был его работой доволен, похвалил и премию выдал – пять зеленых бумажек с изображением лысого патлатого старика. Леха поначалу и брать не хотел – не за деньги же работал! Но потом взял и отдал матери, она даже расплакалась – ее пенсия за год.

А дальше все наперекосяк пошло. Собрались они где-то на окраине, возможно даже в Подмосковье, и не на даче, а в самом настоящем деревенском доме. Леха этого так и не понял, его-то раньше на машине привезли, вместе с этой проклятой птицей. Ох и страшна! А сильна-то! Он всю дорогу ее еле удерживал, потому по сторонам и не смотрел.

Кроме Юрия Павловича и Дмитрия Ивановича было еще двое незнакомых, один строил из себя бугра, даже Юрию Павловичу норовил приказывать, от второго за версту несло легавым, хотя он изо всех сил старался выдать себя за приличного человека. Лучше бы они все втроем сделали! У них бы все получилось! А эти одним своим присутствием, наверно, все испортили, у них, должно быть, была черная, как ее, аура, и как это Юрий Павлович не распознал!

Леха помог все подготовить и – началось! Но как-то не так, как ожидалось. Дмитрию Ивановичу очень быстро стало худо, он стал жаловаться на удушье, бугор заволновался, стал требовать остановить, как его, эксперимент, легавый посматривал косо, но помалкивал, Юрий Павлович горячился, говорил, что все идет, как надо, разве что приказал Лехе открыть окно. Вдруг Дмитрий Иванович захрипел, дернулся и затих.

Тут бугор стал на Юрия Павловича кричать, обвиняя его в чем-то, Юрий Павлович в долгу не остался, птица вдруг начала крыльями бить, так что перья во все стороны полетели, только легавый помалкивал. Леха опасался, что дело до драки дойдет, и даже прихватил на кухне нож, чтобы защитить, если что, Юрия Павловича. Но они как-то неожиданно быстро успокоились и стали вполне мирно обсуждать, что дальше делать. Тут больше легавый говорил, а Юрий Павлович с бугром помалкивали. Потом прибираться начали. Легавый, даром что чистоплюем выглядел, сам все протер, доверив Лехе только пол. Что было потом, Леха не помнил.

Очнулся он в могиле. Возможно, если бы у него не раскалывалась от боли голова, он бы сразу сообразил, что он не умер и не похоронен, как все люди, в гробу. С другой стороны, очнись он гробу, как бы он догадался, что он похоронен, а не проснулся ночью на третьей полке «столыпина». Земля не очень ощутимо, но все же давила на спину, кончик носа упирался в песок, как есть могила!

Голова его плохо соображала, поэтому первая мысль была самой естественной: он умер, его похоронили, он воскрес. Он нисколько не удивился, Юрий Павлович рассказывал о нескольких случаях, да и последним вечером – когда же это было?! – только об этом и говорили. Леха произнес заветное число, которое ему еще раньше открыл Юрий Павлович, в руках и ногах закололи иголочки. «Вот, значит, как оно происходит!» – подумал он тогда. Леха попробовал приподняться, укрывавшая его земля подалась с неожиданной легкостью, он сделал еще одно усилие и вырвался по пояс на свежий воздух.

«Ах, какой сладкий!» – было первое ощущение. От воздуха, а возможно и от усилия голова пошла кругом. Он с облегчением нащупал на груди плейер, нажал кнопку, но не услышал привычных слов, на протяжении четырех месяцев вливавших в него силы. «Наверно, отсырел или земля попала», – подумал он тогда, вынул кассету и принялся трясти плейер. В этом момент до его сознания, наконец, дошла окружающая картина. Это было не кладбище! Любой другой от такого открытия вздохнул бы с облегчением, Леха же ужаснулся.