Древо жизни

Прошло уже восемь лет с тех пор, как она добилась расторжения нашего брака, обвинив меня в нарушении супружеской верности, но ее гнев, праведный по сути, но неправедный по форме, не смогло смирить даже определение Санкт-Петербургской Духовной Консистории, утвержденное Святейшим Правительствующим Синодом, воспрещавшее мне навсегда вступать в новое супружество. Так что помимо всего прочего я был лишен семейного досуга, супружеских утех и прочих прелестей семейной жизни.

Назначенный мне при выходе в отставку и казавшийся поначалу значительным пенсион в 1800 рублей в год стремительно таял под натиском растущей дороговизны столичной жизни, особенно же угнетало отсутствие ставших уже привычными мелочей – служебной коляски с рысаками, постоянно находившегося при доме вестового и незамысловатого, но хлебосольного уважения всех столичных трактирщиков.

Что же до расстроенного здоровья, послужившего причиной моей ранней отставки, то только в эти годы я понял, что есть здоровье и его расстройство. Ничто так не расстраивает здоровья человека деятельного, как праздность. Мне казалось, что за эти три с половиной года я постарел на все десять лет, превратившись в развалину, а ведь мне не было еще и пятидесяти лет!

Немало удручал меня и невиданный рост числа убийств, грабежей и воровства в столице. Большая война, протекающая пусть и за пределами державы, всегда приводит к росту преступности, особенно в столице. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать причины этого прискорбного явления. Но все глубокомысленные соображения разом вылетели у меня из головы, когда ранним утром 20 февраля 1879 года, на второй неделе великого поста у нашего дома остановились несколько казенных карет. Я как-то сразу догадался, что это ко мне и что сей неожиданный визит сулит решительные перемены в моей судьбе. Я не ошибся.

Горничная Глафира дрожащим голосом (она поступила ко мне после моей отставки и с непривычки трепетала громких имен) доложила о прибывших.

– Проси, – коротко приказал я.

Собрание было высоким: министр двора граф Александр Владимирович Адлерберг, столичный градоначальник и обер-полицмейстер генерал от кавалерии Александр Елпидифорович Зуров, главный начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии и шеф корпуса жандармов Александр Романович Дрентельн, министр внутренних дел Лев Саввич Маков и министр юстиции Дмитрий Николаевич Набоков.

– Рады найти вас, любезнейший Иван Дмитриевич, в добром здравии, – учтиво начал граф Адлерберг, сразу чувствуется министр двора, блюститель этикета.

– Имеем до вас дело чрезвычайной важности, – бухнул с порога Зуров, истинный бурбон.

– Весь в вашем распоряжении! Всем, чем смогу! – коротко ответил я, жестом приглашая прибывших сесть.

Глядя на их встревоженные лица, я ожидал услышать, самое меньшее, о готовящейся в ближайшие дни революции. К моему удивлению речь пошла об убийстве князя Ш., человека, мне совершенно не известного.

– Его Императорское Величество опечален, – сказал граф Адлерберг.

– Государь император обеспокоен, – добавил Дрентельн.

– Государь в ярости! – рявкнул генерал Зуров.

Их лица абсолютно точно передавали чувства, владевшие его императорским величеством.

– Его Императорское Величество потребовал, чтобы на расследование были брошены все силы, – сказал граф Адлерберг.

– Все лучшие силы, – добавил Дрентельн.

– Государь сам соизволил указать эти лучшие силы! – это, понятно по тону, генерал Зуров.

Я невольно приосанился от гордости – оказывается, его императорское величество не только знал обо мне, но и вспомнил в тяжелую для него минуту.

– Какие полномочия я буду иметь в этом деле? – коротко спросил я, опуская как изъявления преданности, так и слова формального согласия, которых никто и не ждал.

– Именным указом Его Императорского Величества вы отзываетесь из отставки и назначаетесь на прежний пост главы сыскной полиции Санкт-Петербурга, – вступил в дело министр внутренних дел Маков.

– Указ вступит в законную силу после прохождения всех инстанций, – проворчал министр юстиции Набоков – ох уж эти мне законники, чернильные души! Еще более меня насторожили его следующие слова: – Скорее всего, уже после завершения расследования по данному делу.

Вероятно, мои чувства отразились на моем лице, потому что граф Адлерберг с приличествующей министру двора поспешностью встал и подошел ко мне.

– Для ведения настоящего дела вы получаете чистый лист, в котором всем подданным империи, независимо от чина и звания, предписывается оказывать вам всяческое содействие.

С этими словами он протянул мне лист бумаги с собственноручной подписью, при взгляде на которую я невольно вытянулся во фрунт.

Сборы не заняли много времени, мундир мой, как бы отказываясь верить своей окончательной и бесповоротной отставке, постоянно поддерживал себя в чистоте и порядке и разве что немного усох от ожидания и теперь, кряхтя и поскрипывая, пытался с прежней ладностью облечь мою фигуру. Не прошло и четверти часа, как кавалькада карет в прежнем порядке тронулась от подъезда нашего дома.