Дрянь такая!

Я сняла с себя курточку, завернула в нее ребенка поверх свитера Суворова и осторожно опустила его на сидение «Нивы». И только после этого подошла к Марине. По ее, залитому кровью лицу, уже ползали какие-то букашки. На обнаженной груди зияло несколько ран. Вероятно, при жизни она была красива, даже очень красива, но той порочной красотой, на которую мужики слетаются, как бабочки на свет фонаря. Но теперь ее лицо исказила мучительная гримаса, и оно выглядело ужасно. Я подтянула кусок брезента и накрыла им тело. Затем подошла к убийце, и, что было сил, пнула его по спине.

— Курва! — завизжал он. — Больно!

— Больно? А ей не больно? — Я заехала ему снова. — Сволочь! Угробил женщину, а теперь ему больно!

Я пинала его и пинала, сжав кулаки и ругаясь так, как никогда сроду не ругалась. Парень извивался, пытался освободиться, крыл меня матом, еще более изощренным, чем моя ругань. И когда я почти лишилась сил, все равно ухватила его за шиворот и приложила напоследок мордой к валежине. Он охнул и затих, только всхлипывал тихонько и скулил, мотая головой. Из разбитого носа текла кровь, но при виде ее я внезапно пришла в себя.

— Сука! Бешеная сука! — вяло ругнулся бывший охранник. — Порвут и тебя, и мужика твоего долбанного…

Я подхватила сучок и замахнулась.

— Анна! Анна Андреевна! Прекратите!

Кто-то подскочил ко мне сзади, поймал за руки и вырвал из них дубинку. Я оглянулась. Это был Хрусталев. Я тупо уставилась на него, вовсе ничего не понимая! На самом ли деле я вижу майора, или у меня окончательно поехала крыша? Но тут со стороны леса послышались крики, я отвела взгляд от Хрусталева, и заметила еще несколько человек, и среди них Суворова. Он толкал перед собой Людмилу, растрепанную, в порванной рубахе. Ее длинная юбка была располосована по всей длине, и обнажала полное бедро все в синяках и ссадинах. Удерживая Людмилу одной рукой за плечо, другой за связанные за спиной руки, Суворов, не слишком вежливо пихнул мою ласковую подругу на освещенную фарами поляну, а сам присел в стороне на пенек и закурил. Я попыталась поймать его взгляд, но он, казалось, намеренно смотрел себе под ноги и жадно курил.

Хрусталев отошел от меня и смерил Людмилу веселым взглядом.

— Здрассте, здрассте, мадам! — проговорил он игриво. — Долго мы вас ловили, да подловить не могли. Смотрим, а вы уже и сами попались!

Людмила молчала, не поднимая головы.

— Люда, как же ты могла? — я подошла к ней. — Зачем ты…

Она выстрелила в меня ненавидящим взглядом, сплюнула, и отвела глаза в сторону.

— Отойдите, отойдите, гражданка! — оттеснил меня Хрусталев. — Теперь это наша забота ей вопросы задавать.

К нам подошел Суворов. На руках он держал ребенка, а я не заметила, когда он успел забрать его из машины.

— Майор, — сказал он, — мальчика надо срочно доставить в больницу. Эти мерзавцы усыпили его эфиром.

— Сейчас! — Хрусталев повернулся к парням, которые занимались каждый своим делом: одни осматривали место происшествия, вторые, вероятно, врач и следователь прокуратуры, — труп Марины, третий фотографировал, и все они что-то записывали и живо между собой обсуждали. — Алексей! — окликнул майор одного из них. — Садись с этими товарищами в машину, и живо в Курякино. Там есть фельдшерский пункт.

Я узнала парня. Это был тот самый оперативник в голубых джинсах, который опекал меня в офисе «Золотой Антилопы».

— Оперативно работаете! — Сказала я. — Не ожидала такой прыти от нашей славной милиции!

Хрусталев язвительно хмыкнул, покосился на меня, но ничего не сказал, а подошел к Геннадию и склонился над ним.

— И кто ж тебя так ухайдокал, голубь ты наш сызокрылый? — ласково спросил он и потрепал его по плечу.

— Сука эта! Взбесилась прямо! — Геннадий зыркнул на меня исподлобья.

— Нехорошо, Анна Андреевна, — покачал головой Хрусталев. — Такую красоту испортили! Нос набок свернули! Как теперь жить будешь Касьянов с кривым носом?

Тот замолчал и отвернулся. А Хрусталев снова подошел ко мне и обратился уже не столь любезно, как прежде, видно, обиделся за милицию:

— Отвезете ребенка в Курякино, и немедленно возвращайтесь в Озерки. У нас к вам тоже много вопросов, равно как и к вашему кавалеру.

И он кивнул на Суворова, который, продолжая держать на руках ребенка, разговаривал с одним из оперативников, а тот что-то быстро записывал в большой блокнот.

— Так он разве не с вами?

— Нет, он с вами! — усмехнулся Хрусталев. — Но очень инициативный товарищ!

— Но как же вы нашли нас? — Я была потрясена до глубины души, ведь ни разу за этот день я не заметила за собой слежки.

— Свои секреты не выдаем, — подмигнул мне Хрусталев и внезапно добавил: — А вы смелая дамочка! Уважаю! Уважаю! Только придется взыскать с вас стоимость бензина, который мои ребята сожгли по вашей вине. Что ж вы так колбасили по городу? Нехорошо! Надо по прямой ездить, а не по закоулкам.

Я с недоумением смотрела на него, не понимая, шутит ли он, а то ли и впрямь предъявляет претензии? Но Хрусталев засмеялся, и я поняла: шутит! Ночью, по сравнению с сегодняшним утром, настроение у майора существенно улучшилось.