Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

— Героя тебе на грудь нужно вешать, Равиль, — полковник прикрепил орден Красного Знамени рядом с другим орденом. — А лучше два или даже три Героя. Только какая-то сука, по-другому и не скажешь, бумагу на тебя написала. Вот теперь и не дают представлениям на тебя ходу.

Правда, знал он имя этого человека. Покойный уже начальник особого отдела майор Фомин еще в Слобожанах подготовил на сержанта Биктякова очень плохую характеристику, с которой не то что орден, посадить должны были. О мертвых, конечно, плохого не принято говорить, но совсем паскудный был человек. Столько хороших людей загубил, что после его смерти только лучше стало.

— … За твои художества тебя нужно водкой до конца твоих дней поить, в усмерть. Столько языков со своими бойцами приволок, что уже перед соседями неловко. В штабе дивизии, да и в штабе армии, уже разговоры пошли, что всю остальную разведку нужно грязными тряпками разогнать.

Вот сейчас он и решил про свою с начальником особого отдела задумку рассказать. Не про все, конечно, рассказать, а только о небольшом кусочке плана. Зачем сержанту знать лишнего…

— Знаешь, что, Равиль… — полковник сделал небольшую паузу, переглядываясь с капитаном. — Решили тебя за героическую службу отпуском домой наградить. На десять суток, не считая дороги. Навестишь родных, отдохнешь…

Особист, молодой капитан, тут же подал завистливый голос из своего угла:

— Вволю поешь молодой картошечку с сальцом. Хотя, ты же татарин у нас. Поди сала-то и не ешь?

Сержант в ответ поглядел, как на дурака. Особист аж на месте заерзал.

— Воин все может съесть. Если потребуется, то едой станет и враг, и погибший товарищ.

И сказано это было таким обыденным голосом, что особист оторопел. Захлопал глазами, неуверенно улыбнулся. Мол, странная получилась шутка, совсем не смешная. Капитан смотрел на сержанта, ища в его глазах смешинку, но ее и не нашел ее. Похоже, тот, и правда, верил, что сделает то, о чем только что сказал.

— Задания и рейды бывают такими, что мясо себе подобных…

Сержант не договорил, но всем в землянке стало ясно, что он хотел сказать.

— Что-то не в ту степь свернули, — кашлянул в кулак Захаров, беря со стола вторую награду — медаль за Отвагу. — Все проездные документы уже подготовили, товарищ Биктяков. Поэтому собирайся. И не думай отказываться, как в прошлый раз. Не бойся, на тебя еще немцев хватит.

В прошлый раз, когда ему вручал награду за поимку диверсанта сам генерал Жуков, сержанту Биктякову уже предлагали отпуск домой. Целых семь дней давали, а тот в позу встал. Не поеду, говорит, хочу врага бить, топчущего своими ногами мою землю. Репортер, что сопровождал Жукова, именно так потом и написал в газете. Так мол, и так, героический сержант Биктяков, в одиночку обезвредивший опытного диверсанта из Абвера, отказался от положенного ему отпуска, что вместе со своими боевыми товарищами со всей пролетарской яростью бить проклятых немецко-фашистских захватчиков. Только переврал все репортер. По-другому сказал сержант, совсем по-другому. Биктяков сказал: я хочу убивать…

— Я готов, товарищ полковник. Когда отправляться? — вдруг без всяких вопросов и уговоров согласился сержант, чем в очередной раз немало удивил Захаров. Полковник, знаю разведчика, ожидал совсем другой реакции. — Готов, хоть сейчас.

Биктяков показал на собранный вещмешок, висевший на плече. И правда, оказался готов.

* * *

Смоленск, вокзал

Эшелон с раненными, окутавшись клубами пара, медленно набирал ход. Из открытых из-за жары настежь окон виднелись бойцы, перевязанные бинтами. Они с опаской вглядывались в небо, каждую минуту ожидая очередной налет немецких бомбардировщиков.

В последний вагон, проносящийся мимо перрона, в самый последний момент вскочил крепкий парень с сержантскими лычками и тяжелым сидором за спиной. Внутри поправил гимнастерку, ремень и тоже уставился в небо. Сразу видно с фронта, привычка постоянно следить за небом на пустом месте не появляется.

— Эй, фраерок, не дергайся, — вдруг ему спину уткнулся нож, и послышался насмешливый гнусавый голос. — Медленно сымай сидор. Медленно, я сказал, а то живо на лоскуты порежу. Контуженный что ли? — нож оказался уже возле шеи. — Хочешь галстук тобе сделаю? Красивый, красный, ни у кого такенного нет, а у тобе будет. Ха-ха-ха. Сема, прими сидор.

Вещмешок перекочевал в руки второго руки, невысокого, плотного мужика с грязными черными патлами на голове. Тот живо схватил добычу и сразу же начал ее потрошить.

— Ого-го, Михей, сколько всего! Фраерок-то, знатно прикинут! — урка с жадностью перебирал содержимое. Здесь были банки с тушенки, настоящее богатство по сегодняшним временам, немецкие вальтер в тряпочек, роскошный нессер с бритвой в кожаной коробке и еще много чего такого, что могло пригодиться в дороге или для подарка близкому человеку. — Глянь-ка, деколон! Скусно пахнет.

Первый, что держал в руке нож, тут же ощерился.