Дрожащая скала

– Господином? – повторил нотариус. – Постойте, милостивый государь, я не говорил о господстве. Как вам известно, феодальные права были уничтожены декретом Национального собрания в 1790 году и доселе, насколько я знаю, не восстановлены. Я сказал только, что вы еще владелец замка со всеми его угодьями, и объясню, каким это образом.

Тут он взял в руки разложенные на столе бумаги и пустился в самые подробные объяснения этого факта, с первого взгляда столь невероятного.

Не в состоянии, при всех своих крючкотворных уловках, воспрепятствовать продаже острова Лок, Туссен распорядился перекупить его. Цена этой перекупки, уплаченная ассигнациями, которые правительство принимало по их номинальной цене, тогда как курс их чрезвычайно упал, тем самым значительно уменьшалась. Приобретя поместья де Кердренов, нотариус должен был занять денег для их обработки, или, по выражению, столь ненавистному для Конана, чтобы обратить в доход обширные земли, до того почти невозделанные. Это поглотило самую большую часть капитала по значительности работ, которые надо было произвести. Зато спекуляция удалась как нельзя лучше: несмотря на несчастное время, доход от имения упятерился за несколько лет, так что в тот период, о котором мы повествуем, значительный долг, лежавший на поместье в связи с издержками на перекупку, поправки и удобрение земель, был совершенно полностью уплачен – и капитал, и проценты. По очистке счетов владельцу осталась еще довольно кругленькая сумма, которую нотариус вынул из кармана в виде набитого золотом мешочка и положил на стол.

Туссен, само собой разумеется, не так скоро сумел объяснить все эти подробности господину де Кердрену. На каждое обстоятельство у него был подлинный документ, который он прочитывал с подобающей пунктуальностью от слова до слова. Счета оказались в порядке: ни малейшей запутанности. Альфред стал в пять раз богаче, чем до отъезда в эмиграцию.

С благоговейным вниманием слушал он великого законоведа, который закончил словами:

– Теперь вам остается, месье де Кердрен, только получить эту сумму и дать мне расписку, а одновременно освободить меня и от управления вашим имуществом, которое я имею честь передать вам по всей законной форме. А для этого прошу вас подписать заранее подготовленную бумагу, которую я при сем и представляю. Вы увидите, между прочим, что в вознаграждение своих трудов я включил в этот акт некоторые условия и в свою пользу, а именно: я – Ансельм Игнатий Туссен, национальный нотариус, имею полное законное право посещать когда и сколько раз мне будет угодно, до самой моей смерти, дольмены, кромлехи и другие друидические памятники вышеназванного острова Лок; могу их измерять, снимать с них планы и рисунки без всяких к тому препон, и наконец, властен выпускать о них в свет диссертации, статьи, мемуары и другие письменные документы, которые сочту приличными. Как вам это условие, месье де Кердрен, не слишком ли оно обременительно и не нужно ли его ограничить?

Ученый наш нотариус был действительно уверен, что эти жалкие, ничего не стоящие милости были достаточным вознаграждением за десятилетние хлопоты и заботы. Нет уже больше таких нотариусов!

Альфред порывисто встал. Глаза его были влажны от слез.

– Месье Туссен, – сказал он глубоко смущенным голосом. – Прежде всего я должен просить у вас прощения за те подозрения, которые я имел против вас. Наружность обманула меня… Вы мой друг… Вы честный человек!

И он крепко прижал его к своей груди.

– Ах, месье де Кердрен, – бормотал растерявшийся нотариус. – Как же я, старинный слуга вашей фамилии, почтенный доверенностью вашего достойного дядюшки, покойного видама, как же я мог когда-нибудь… Ох! Бог свидетель, я желал бы ценой собственной крови отдалить несчастья, на вас обрушившиеся.

Пока нотариус и его клиент предавались взаимным излияниям, Конан подошел, схватил руку Туссена и принялся целовать ее с каким-то неистовством.

– А я-то, месье Туссен, я-то, – говорил он. – Я просто выживший из ума старый дуралей, скотина, осел бесчувственный… Простите ли вы меня? И простит ли меня Бог? А я, – я всю жизнь буду упрекать себя за свою злобу. Ведь я первый бросил камень в вас, восстановил против вас вассалов и, поверите ли…

Нотариус отер глаза и проворно повернулся.

– Ах! Это ты, старый ворчун? – сказал он весело. – Ну что? Я теперь уже не каторжник, не висельник, не подлая чернильная пиявка, сосущая кровь своих благодетелей? Ты довольно позабавился на мой счет, но я говорил, что придет и мой черед. Теперь ты видишь, что иногда пригодны кой к чему и старые негодные бумаги и чернильные каракульки! Что, возвратил бы ты теперь своему господину его имущество, если бы даже и удалось тебе поднять всех здешних крикунов и досужих кумушек, как не раз приходила тебе фантазия? Да, ты довольно насолил мне! Но все это кончилось, и я буду великодушен. Пусть только месье де Кердрен подпишет мне эту окончательную квитанцию, и я обещаю не вспоминать о прошлом ни одним словом.

Он обмакнул перо в чернильницу и подал его Альфреду. Тот внимательно перелистывал бумаги.