Друг

Установили его не так давно, как может казаться – просто что нашли, то и поставили. Выбор сейчас не особо велик. Пять лет назад – тогда я проезжал здесь впервые, – тут была автозаправка. Потом, как мне уже рассказали, она превратилась в лагерь гуманитарной помощи для тех, у кого Болезнь отняла слишком многое. Тогда же тут появилось отделение голубиной почты, одно из немногих, что сообщается с Кюбьеретом. После очередной волны эпидемии, когда показалось, что все закончилось, гуманитарку свернули. А беженцы остались – в итоге заправка обросла магазином, ремонтной мастерской, маленькой ночлежкой… Люди останавливаются, меняют батарейки на еду, еду на бензин. Для всего этого потребовалось название, с которым особо не стали заморачиваться. И щит, с которого это название почти что стерлось.

Заезжаю в железные ворота под щитом. Кроме моей, машин всего две – старенький пикап и наполовину перекрашенная газель. Плохо… Случись что, скрытно ретироваться не выйдет.

Останавливаюсь на заправке – подальше от обеих машин, и от большого костра перед двумя хлипкими зданиями. Выключаю зажигание и откидываюсь на спинку кресла. Колеса подо мной как будто все еще едут. В ушах звенит тишина.

Девочка сзади задвигалась. Оборачиваюсь. Глядит на костер. Пальцы сжимают уголок одеяла. А если всю жизнь была взаперти, то и не знает, что произошло с миром.

– Не бойся. Это у них для света. Электричество… ну, его почти нигде нет.

Поворачивает голову ко мне.

– Тут останавливаются отдохнуть. Запасы пополнить… и все такое. Кто-то вроде нас. – Смотрит. – Знаешь… Мне… тоже нужно кое-что купить.

Ее дыхание начинает дрожать.

– Т-ш-ш… Всё будет хорошо. – Расстегиваю свои часы и протягиваю ей. – Возьми. Пять минут – и я вернусь.

Подсовываю часы в полусжатый кулачок. Но она не смотрит на них. Только на меня.

– Не бойся. Я закрою тебя. – Накрываю ее руку своей. Руки у нее холодные, влажные. – Ложись удобно и гляди на часы. Если услышишь, что кто-то трогает машину, не бойся, это я.

Она ложится на сидение. Но на часы не смотрит – сжимает их в кулаке.

Подхватываю краешек одеяла и укрываю ее.

– Вот так… Я скоро.

Достаю из бардачка три упаковки пальчиковых батареек – украл их много, когда был в Париже. Пойдут вместо денег. Тут на глаза попадается медальон – я оставил его на сидении. Прежде чем выйти из машины, пихаю его в карман.

На улице слышно голоса заправщиков – сплетничают о ком-то вперемешку с матами по ту сторону цистерны. Достаю из багажника три пустых канистры и иду туда.

Заправщики те же, что и раньше. Сидят на грубо сколоченных стульях и режутся в карты на контейнере для песка. У одного во рту сигарета – красный огонек в полутьме. Что ж, это мне даже на руку.

– Хочешь устроить фейерверк, Мотьер?

Курильщик берет с контейнера фонарь и поднимает повыше.

– А, Мистер Икс, – шепелявит он прямо с сигаретой во рту. – Все в порядке, я за собой слежу. Как твои дела? – Он ударяет последнее слово. Перед кражей все пытался выпытать у меня, зачем мне алюминий, золотая эмаль и стекляшка.

– Отлично. Только бензин закончился. Так что потуши это, не хочу нечаянно стать причиной твоего фейерверка. – Киваю на сигарету.

Он усмехается и тушит ее об ящик.

– А деньги-то есть?

– Батарейками возьмешь?

Он опять усмехается.

– Хитрец. Ну давай.

Кладу на ящик блоки батареек.

– Полный бак и двадцать литров с собой.

На обветренном лице прорезается похожая на оскал улыбка.

– Да ты, чай, прифигел, приятель.

Пожимаю плечами.

– Скидка за то, что Ингрид не узнает, что ты куришь у цистерны.

– Ладно, черт с тобой. – Он издает недовольное урчание и поднимается со стула. Лезет по лесенке на цистерну. Дня в обществе этого парня достаточно, чтобы понять, как он боится своей нанимательницы.

– Можешь заправлять.

Пока заправляю машину, смотрю за стекло. Девчушка лежит на сидении – коленки прижаты к груди. Минуты тянутся как вечность: кажется, бак заправляется так долго, потом так же долго канистры… Когда убираю их в багажник, она всхлипывает. Заправщики о чем-то громко говорят, и я позволяю себе прошептать:

– Все хорошо… Я рядом. Дойду до магазина и приду.

Но до магазина я бегу.

Открываю дверь, и над головой звенят металлические трубочки. Слышится зевок. Владелица «Перекурки» – Ингрид – потягивается в кресле. В свете керосинки видно только ее силуэт и ближайшую «витрину» – выставленные на лавке бутылки с водой.

– Ну и ночка… Кто теперь? Франсуа Олланд?

– Нет, всего лишь я.

Она зажигает вторую керосинку и становится видно ее лицо – худое, в тонких шрамах – как будто кто-то жестоко игрался с бритвой.

– А… Ты был на днях.

Киваю.

– А что, до меня приезжал кто-то интересный?

Она пожимает плечами.

– Типы на черных тачках. Искали девочку. «Лет четырнадцать, худенькая, волосы темненькие». И болеет вроде чем-то… Небось, какой-то шишка дочку потерял.

Сглатываю.

– Ясно… Тушенки десять банок и хлеба батон. Побыстрее, если можно.

– Сделаем. – Она выпархивает из кресла и исчезает где-то в рядах жестянок и инстументов. – Не хочешь микстурку от Болезни? – Доносится оттуда. – Крапива, чеснок, пенициллин… Говорят, некоторым помогает.