Друг

Может быть, ты боялся, что если бы у нас с тобой все-таки состоялся этот разговор — разговор о том, что станется с твоим псом в случае твоей смерти, — я могла бы догадаться или, по крайней мере, заподозрить, что ты задумал совершить.

Когда я рассказываю твоей первой жене, сколько лет Аполлону, что это уже пожилой пес, принадлежащий к такой породе, что ему осталось жить недолго — по словам ветеринара, года два, она говорит:

— Тогда то, что он сделал, кажется мне хуже. Я бы еще поняла, если бы этот пес был щенком. Но что ты будешь делать с таким старым и крупным псом? Как ты будешь заботиться о нем, если он станет немощным?

Эта мысль со всеми тяжелыми последствиями, которые неизбежно из нее вытекают, конечно же, уже приходила мне в голову.

— Не знаю, что и сказать. У меня такое чувство, будто во всей этой ситуации есть некий элемент безумия.

В самом деле. С тех пор, как я узнала о твоей смерти, я так часто чувствовала себя как человек, одной ногой стоящий в безумии. Поначалу я иногда оказывалась в каком-то месте, совершенно не помня, как я туда попала, и порой за чем-то выходила из дома, но затем начисто забывала, за чем именно. Однажды я отправилась на работу, не взяв с собой конспекта лекций, без которого я не могла вести занятие. Я перепутала свои сроки записи к врачам и в результате пришла не в тот кабинет. Почему мои студенты так уставились на меня? Я что, сказала какую-то несуразицу или повторила то, что уже говорила пять минут назад? Или мне только кажется, что они на меня глазеют?

Получив от секретаря факультета открытку фирмы Холлмарк Кардз[64] с выражениями сочувствия, топорными, но трогательными, я проплакала целый час.

К тому времени, когда у меня дома поселился Аполлон, такие случаи стали происходить со мной реже. Но всю мою жизнь сейчас окутывает густая дымка нереальности. Временами мне кажется, что я оказалась в какой-то волшебной сказке. Когда люди спрашивают меня, что вы собираетесь делать, когда вас выселят из вашей квартиры, не можете же вы просто сидеть и ничего не предпринимать, надеясь на чудо, я думаю:

— Именно чуда я и жду!

Я чувствую, что оказалась в одной из тех сказок, в которых человек должен пройти испытание, в одном из тех преданий, в которых некто встречает незнакомца — иногда это человек, иногда зверь, — которому нужна помощь. Если человек отказывается помочь, его ждет суровая кара. Если же человек делает добро существу, которое оказалось в беде — а часто под его личиной скрывается некто богатый, могущественный или тот, в чьих жилах течет королевская кровь, — он получает награду, нередко в виде любви этого существа, чья истинная благородная сущность наконец открылась, перестав быть тайной. Мне нравится история про Грету Гарбо, которая посмотрев фильм Жана Кокто[65] «Красавица и чудовище» до конца, когда злые чары разрушаются и Чудовище предстает в образе принца, которого играет Жан Марэ, крикнула: «Верните мне мое прекрасное чудовище!» Иногда в таких историях фигурирует собака. Как в одной исламской легенде, в которой проститутка приносит воды умирающему от жажды псу и этим своим поступком так угождает Всевышнему, что он прощает все грехи и впускает ее в рай.

— Аполлон не виноват в том, что он не милый маленький щенок. Он не виноват в том, что он такой большой. И пусть это звучит дико, но у меня такое чувство, что если я не оставлю его у себя, случится что-то плохое. Если ему придется сменить обстановку еще раз, у него могут развиться такие психические проблемы, что его придется усыпить. Я не могу этого допустить. Я должна его спасти.

Твоя первая жена теряется:

— О ком мы сейчас говорим?

Может быть, все дело действительно в безумии? Неужели, я верю, что если я буду к нему добра, если я поведу себя самоотверженно и пойду на жертвы, неужели я в самом деле верю, что если я буду любить Аполлона — красивого, стареющего, грустного Аполлона, — то в одно прекрасное утро я проснусь и увижу, что его больше нет, а на его месте — ты, вернувшийся из царства мертвых?

Теперь, после того как Эктор сообщил о том, что я держу собаку, домовладельцу, он чувствует себя виноватым. Каждый раз, встречая меня, он выглядит сконфуженным.

— Простите меня, — говорит он, — но вы же сами понимаете…

— Я понимаю, что вам надо было делать свою работу.

— Он хороший пес…

Его, похоже, трогает то, что Аполлон позволяет ему гладить себя по голове, как будто он в самом деле думает, что пес знает, что он, Эктор, сделал.

— Вам есть куда переехать?

— Пока нет, но что-нибудь наверняка подвернется, — говорю я с беспечностью, которая совершенно искренна: моя жизнь стала настолько нереальной, что я едва пробежала глазами второе уведомление о выселении, присланное из офиса управления зданием, прежде чем выбросить его в мусор.

— Какая жалость, — говорит Эктор. — Такое прекрасное животное. Мне очень жаль.

— Это не ваша вина.

Чтобы доказать, что я его не виню, я планирую дать ему на Рождество более щедрые чаевые, чем в прошлом году.