Друг

— Разве ты не могла сделать меня хотя бы итальянцем?

Женщина смеется.

— Вот что говорит Кристофер Ишервуд о том, как реальный человек превращается в персонаж художественного произведения. Это как будто влюбляешься. Вымышленный персонаж похож на того, в кого ты влюблен: он всегда необычен, не такой, как все. Ты берешь в нем то, что интересно и интригующе, те особенные черты, из-за которых тебе собственно и захотелось о нем написать, и ты раздуваешь эти черты. Я знаю, все хотят быть итальянцами. Но с тех пор, как я тебя знаю, ты всегда казался мне похожим на британца.

— И ты вдобавок еще и сделала меня гоем?

Женщина смеется опять.

— Нет. Но я сделала тебя немного большим бабником, чем ты есть на самом деле.

— Только немного?

— А. Ты огорчен.

— Ты наверняка знала, что я буду огорчен.

— Да. Признаюсь, что знала. Когда людям нравилось, чтобы о них писали в книгах? Но я должна была что-то сделать. Как я уже сказала, с той минуты, когда я впервые услышала о том, что случилось, я не могла об этом не думать. Поэтому я и сделала то, что делаешь в том случае, если ты писатель и чем-то одержим: ты превращаешь это в книгу и надеешься, что ее написание освободит тебя от твоей одержимости или хотя бы поможет понять, что все это значит. Несмотря на то, что по опыту ты знаешь, что это практически никогда не срабатывает.

— Да, ты могла бы мне этого и не говорить. И писатели действительно похожи на вампиров, этого ты тоже можешь мне не говорить. Уверен, когда-то тебе сказал это я сам. Я понимаю всю парадоксальность и этого тоже. Но, как видишь, известие о том, что ты пишешь обо мне, стало для меня настоящим потрясением. Я не знаю, что и думать. Что ты наделала? В данную минуту я могу сказать, что это кажется мне предательством. Точно, это предательство. И после разговора, который у нас только что был, я не могу не спросить тебя: почему ты сочла законной добычей именно меня? И ты ведь могла бы, по крайней мере, подождать. Господи Иисусе. Я нахожусь в больнице, в самой низкой точке всей своей жизни, а ты тем временем сидишь за компьютером и строчишь страницу за страницей. Не слишком-то приглядная картина. Сказать по правде, она кажется мне совершенно низкопробной. Что ты за друг, если… эх, ты. Я вижу, ты не находишь слов. Меня изумляет, что ты вообще можешь смотреть мне в глаза. И я не ослышался насчет пса? Одним из главных героев является пес? Пожалуйста, скажи, что с псом не происходит ничего плохого.

Часть 12

Не жизнь, а масленница, да? Солнце не слишком печет, дует приятный бриз, поют птицы. Я знаю, что ты любишь солнце, иначе ты бы не лежал на солнцепеке, а находился рядом со мною, на тенистой террасе. Наверное, тебе очень приятно греть на солнце твои старые кости. И, вероятно, океанский бриз кажется тебе таким же освежающим, как и мне. Всякий раз, когда он начинает дуть в твою сторону, ты поднимаешь голову и принюхиваешся, и я знаю, что триста миллионов твоих обонятельных рецепторов улавливают куда больше, нежели острый запах морской соли, доступный тем жалким шести миллионам таких рецепторов, которые имеются у меня. Человеку трудно чуять больше одного запаха одновременно. Когда я слышу, как кто-то, описывая букет вина, говорит, что оно обладает ароматом черного перца, за которым следуют едва заметные привкусы ежевики и малины, я понимаю, что этот человек несет полнейшую ахинею. Покажите мне человека, который может по запаху отличить малину от ежевики, даже если при этом ему и не придется вдыхать запах черного перца. Но твой нос, в десятки тысяч раз более чувствительный, чем мой, как установила наука о собаках, способен различить одно-единственное гнилое яблоко в двух миллионах бочках — так что здесь речь идет о качественно ином органе обоняния.

Еще более поразительно то, что ты способен отличить один от другого все из тех бесчисленных запахов, которые атакуют тебя со всех сторон в каждый отдельный момент времени. Такого рода способность делает каждую собаку Чудо-Собакой. Но только представьте, что столько информации одновременно получает человек. Подобная способность свела бы его с ума.

Я вспоминаю, как когда-то ты будил меня среди ночи, обнюхивая дюйм за дюймом, пока я лежала на полу. Ты искал данные обо мне. О том, кто я такая и что у меня на уме. Ты и сейчас все время обнюхиваешь мою одежду, но уже без прежнего исследовательского рвения.

Согласно данным науки, ты можешь определить не только, что я съела сегодня на завтрак, но и что я съела вчера на ужин, а также, когда я последний раз стирала футболку и шорты, которые надеты на мне сейчас и использовала ли я при этом отбеливатель. Ты можешь также определить, куда я последнее время ходила в этих босоножках, и почуять, что я сменила марку солцезащитного крема. Все это было бы для тебя проще пареной репы. Но теперь, когда я знаю, что могут делать собаки, меня уже ничем не удивишь. Женщина, с которой мы часто встречаемся, когда она выгуливает своих двух дворняг: мать и дочь — утверждает, что собаки могут различать время.