Друг

— Моей матери пришлось переехать в дом престарелых, где за ней ведется постоянный уход, — сказал он. — У нее есть коттедж на Лонг-Айленде, где она раньше проводила лето. Мы только что продали его, но новые хозяева вступят в права владения только после Дня труда. Они собираются полностью вычистить помещение и произвести в нем капитальный ремонт, так что неважно, какой ущерб ему может нанести твой пес. К тому же он все равно будет проводить много времени во дворе. Этим летом я сам редко туда выбирался. Мне надо работать, и я терпеть не могу уезжать из города на выходные, особенно теперь, в августе, когда от движения на дорогах можно с ума сойти. В любом случае до Дня труда осталось только две недели, и тебе это нужно намного больше, чем мне. Вот увидишь, там твоя жизнь станет намного легче. А пока тебя здесь не будет, я, если хочешь, посмотрю, что можно сделать с твоей квартирой.

Мой герой.

Он даже отвез нас сюда на своем внедорожнике.

Чтобы ты смог безболезненно взобраться в этот внедорожник, Эктор придумал соорудить что-то вроде наклонного трапа из старой двери, которая хранилась в подвале дома.

Здесь нам не надо беспокоиться о лестницах, ведь на террасу ведут всего лишь две низенькие ступеньки. И нам не нужна машина. Чтобы покупать продукты, я могу ездить на велосипеде в ближайший городок, до которого всего шесть миль. Через неделю, когда нам придется уезжать, мой друг приедет на своем внедорожнике и отвезет нас домой.

В нашу первую ночь здесь разразилась ужасная буря. Мы с тобой в страхе, ежась, сидели в доме, слушая, как по крыше оглушительно барабанит дождь. Дождь шел всю ночь, а утром наступило затишье. Впечатление было такое, будто кто-то снял занавес, открыв взгляду целый новый мир, яркий и чистый. Мне почти казалось, что слышатся звуки «Ave Maria» Шуберта. Можно было даже почуять аромат голубого неба. И каждый день с тех пор был просто великолепен.

В начале сумерек на пляже мы иногда видим еще одну пару: молодого человека без рубашки со светло-коричневым загаром и выгоревшими добела волосами — настоящего завсегдатая пляжа — и его веймарского борзого пса. Мы смотрим, как пес снова и снова бросается в воду, чтобы принести палку, которую раз за разом бросает парень. У него сильные руки. Палка летит далеко-далеко, и пес плывет все дальше и дальше, неутомимо преодолевая одну волну за другой. Удивительное зрелище. Каким умопомрачительно счастливым кажется этот пес, с каким торжествующим видом он подбегает к парню, принося палку к его ногам. Я не могу сдержать приступа зависти, глядя, как играют эти два молодых сильных существа. Но зависть присуща только мне. Ты же смотришь на них как всегда безмятежно. Тебе неизвестна зависть. Неизвестны сожаления. Неизвестна тоска. Ты действительно принадлежишь к другому виду.

Я думала, что время здесь будет идти медленнее, ведь мне почти нечего делать. Я читаю Элмора Леонарда, запоем смотрю «Игру престолов», немного готовлюсь к предстоящим занятиям — и вроде все. По большей части я питаюсь сандвичами, причем мне даже лень готовить их самой, так что я покупаю их в кулинарии, по две штуки в день, а кроме того беру фрукты в фермерском киоске.

Час за часом я сижу на террасе, просто думая. Например, о психотерапевте — помнишь его? Последнее время я размышляю над кое-чем из того, что он говорил. Самоубийство заразно, сказал он. Я, разумеется, понимала, куда он клонит. Доктор Очевидность. Я помню, что рассказывала ему о моем сне, о сне, в котором был мужчина в темном пальто, идущий по снегу. Звал ли он меня к себе, подманивал ли меня — скорей, скорей ко мне — или, наоборот, предостерегал, чтобы я ни в коем случае не шла за ним?

Я думала об этом, потому что несколько ночей назад мне опять приснился этот сон. Только на сей раз вместо пустого снежного пространства мы оба находились на поле какой-то битвы. Вокруг рвались бомбы, целились и стреляли солдаты. И на сей раз это был уже не просто сон, а самый настоящий кошмар.

Это обычная лечебная практика — если человек рассуждает о самоубийстве, надо попросить его описать, как именно он будет его совершать. Чем подробнее его план, тем громче звучит сигнал тревоги. Если бы это я готовилась распрощаться с этим жестоким миром, я бы знала, что делать. Броситься в океан и отплыть от берега так далеко, как я только смогу.

То есть не очень далеко. Пловчиха из меня никакая, я даже никогда не погружалась в воду с головой.

Но ведь где-то я, кажется, слышала, что утопление — это самый худший способ уйти из жизни. Нет, не слышала, а читала. Правда, возникает вопрос: откуда это стало известно? «Море — море — возьми меня», — как поется в песне. О чем говорит в ней поэт: о Любви или о Смерти?

Ничего не изменилось. Все по-прежнему очень просто. Мне его недостает. Мне недостает его каждый день. Очень недостает.

Но что будет, если это чувство уйдет?

Я бы этого не хотела.

Я сказала мозгоправу:

— Я вовсе не почувствовала бы себя счастливой, если бы мне вдруг перестало его недоставать.