Друг детства

Свадьбе не было конца, а он не мог ни пить, ни есть, все его раздражало, и когда закричали: «Горько!», он так поцеловал бедную Тамару, что та испуганно пискнула. Из первой брачной ночи тоже ничего хорошего не вышло. До сих пор они только целовались, и Сашка сам удивлялся своему благородству, но Тамара так пугалась любых его более настойчивых действий, смущаясь до слез, что он и не настаивал, с каким-то злорадным предвкушением ожидая этой самой брачной ночи. Усталый и голодный, с тянущей болью в желудке, он с отвращением посмотрел на приготовленную им роскошную кровать – тесть с тещей уехали на дачу, оставив молодых наедине в московской квартире.

Тамара вышла из ванной в нежной рубашечке персикового цвета – в меру скромной, в меру соблазнительной. Щеки у нее горели, а глаза подозрительно блестели, и когда он уныло сказал: «Прости, дорогая, давай мы сегодня отдохнем, а то я так хреново себя чувствую», – она даже обрадовалась. Правда, особенно радоваться, как оказалось, было нечему: у них очень долго ничего не получалось, и Сашка никак не мог понять, в чем же дело? Может, в том, что Тамара была неопытной девственницей – он никогда не верил, что такое чудо может существовать в наше время, так вот именно такое чудо ему и досталось. На самом деле, он прекрасно знал, в чем дело: он ошибся, ошибся, ошибся! Чудовищно и непоправимо. Поцеловав там, у колодца, Ольгу, он словно отравился – не помогли никакие промывания желудка, и яд тек по его жилам вместо крови. Он ненавидел ни в чем не повинную Тамару за то, что она не Ольга, хотя сам все это устроил, сам! Ладно, разведусь. Поживем немножко, и разведусь.

Жить в семье Тамары ему категорически не нравилось, но деваться было некуда. Они промаялись так полгода, и вдруг тесть предложил купить им квартиру – Сашка подозревал, что это Тамара поплакалась матери про их безрадостную семейную жизнь. В результате долгих взаимных уговоров квартиру купили в Подмосковье, в Сашкином родном городе, и даже недалеко от дома матери. Долго делали ремонт, покупали мебель, а Сорокин мрачно подсчитывал, когда он сможет расплатиться с тестем: как же тогда разводиться, неудобно.

Тамара питала большие надежды на отдельное жилье, и когда они, наконец, остались вдвоем в новенькой с иголочки квартире, попыталась применить на практике многочисленные сведения, почерпнутые из глянцевых журналов: красное вино, изысканные закуски, цветы, свечи, сексуальное белье, духи, макияж. Но Сашка вино отверг – после отравления водкой он вообще не переносил алкоголь, закуски забраковал, от ароматических свечей начал чихать, а ее дорогущее белье показалось ему чудовищным. Тамара ушла плакать в ванную, а Сашка, чувствуя себя последней сволочью, с удовольствием доел какую-то изысканную штучку, заботливо приготовленную бедной Тамарой, потом, вздохнув, отправился за ней.

И когда он открыл дверь в ванную, отделанную необыкновенной мраморной плиткой, за которой он ездил на другой конец Москвы, и увидел Тамару, сидящую на бортике ванны – тоже мраморной и необыкновенной, – у него что-то дрогнуло внутри: маленькая, худенькая Тамара казалась совсем ребенком, сдуру нарядившимся в непристойное красное белье с черными кружевами. Лицо у нее было зареванным, глаза несчастные, и Сашка вдруг пожалел ее какой-то болезненной жалостью: бедняжка, за что ей достался такой идиот, как я…

– Ну что ты, мурзик, не плачь! Прости меня!

Тамара несмело улыбнулась, он подхватил ее на руки, и они наконец обновили кровать. Сашка снял с «мурзика» это красное недоразумение и умилился хрупкому телу, настолько не похожему на Лялькино…

Стоп.

Оставь меня, уйди! – сказал он призраку Ляльки.

Дай мне жить!

Но призрак не желал уходить.

Сашка закрыл глаза и опять очутился у колодца, опять умирал от вожделения, кусая до крови Лялькины жадные губы, а Тамара чуть слышно стонала, принимая на свой счет эту неожиданно проснувшуюся в нем страсть.

– Томурзик, – сказал он, задыхаясь. – Мурзик ты эдакий…

А сам думал с тоской: Лялька… Лялька!

Глава 3 Как обещала, не обманывая…

О ты, последняя любовь!

Федор Тютчев

Спустя год Ольга Бахрушина сидела в холле института, где работал Хомский. Внутрь пускали только по пропускам, но ее это не остановило: пара улыбок, нежный взгляд – и вот она, страшно волнуясь, следит за лифтами и отражается в бесчисленных зеркалах, которыми украшены колонны.

– Оля?! Оленька!

Ольга, улыбаясь, поднялась с низенькой лавочки и шагнула навстречу Хомскому.

– Как ты меня нашла?!

– Это оказалось совсем не трудно.

– Как же я рад тебя видеть!

Он жадно рассматривал Ольгу: похудела, похорошела невероятно, глаза сияют, но бледная, и чувствуется в ней какая-то нервность – вон, даже руки дрожат!

– Как ты? У тебя все в порядке?

– У меня все замечательно, просто лучше некуда! Институт закончила, работаю в школе с младшими классами, они такие смешные, милые! Бабушка здорова… более-менее. Все хорошо! Да я обо всем вам писала…