Друг другу вслед

— А ведь много воды утекло, как думаешь? Мой тебе совет — не путайся под ногами, сосунок еще в таких делах… Они, бабы, тоже хлебнули горького вдосталь! — Он расправил плечи, громко сказал: — Эй, Тер-Загниборода, навешивай котлы. И мяса, мяса побольше, заслужил народ по всем статьям.

Кто-то тихим голосом окликнул Брагина. Он повел чубом, оторопел, ухватился за ствол сосны. Стеша, Стешенька… Худая, с глубоко запавшими глазами, в стареньком ситцевом платье, шла она к нему, а рядом, под рукой, жался мальчонка лет семи-восьми.

Она заговорила первая:

— К вам, с племянником… Принимайте в отряд. Медсестрой, стряпкой, солдатом, кем угодно.

— Ты что же… и дом бросила?

— Нету дома, спалили по зарековской указке. Ну, а я с его крестовым разделалась вчера… Принимай, больше нам некуда и не к кому податься!

«Она и не она!» С замиранием сердца он ждал: вот-вот она спросит о Федоте Малецкове или сама скажет, где он теперь и что с ним. Но Стеша молчала, плотно спаяв губы, и это было страшнее всего.

Глава тринадцатая

1

Красные дивизии лавиной пересекли Тобол, упорно, шаг за шагом, прогрызали многослойную оборону колчаковских войск. Давно ли были уральские Очер, Оса, Тагил, Ирбитский завод, Салда. И вот запестрели не менее звучные названия городов: Тобольск, Ялуторовск, Ишим…

Игнат постоял над «зеленкой» — рисованной от руки картой-трехверсткой. Минуло время, когда он брал на зубки Петра Петровича: дескать, к чему художество, для какого беса? Теперь он и сам нет-нет да и орудовал остро наточенными цветными карандашами… Он бережно свернул карту, спрятал ее в туго набитый планшет, осмотрелся вокруг. Командир бригады Калмыков с Макаркой резались в шашки, — оба страстные любители.

— Протри очи, куда тебя понесло?

— Дамка, Михаил Васильевич, гуляет вдоль и поперек!

— Ну-ну, долго не нагуляет… Получай! — и трети пешек на Макаркиной половине как не бывало.

— Неправильно! — запротестовал Макар, но подумал и согласился. — Ладно, ваша взяла. Начнем сызнова?

— Работай, милок, работай!

Начштаба Петр Петрович, маленький, жилистый, с седыми висками, угощался самосейкой у командира комендантской роты. Перехватил взгляд Игната, улыбнулся.

— Русский человек, Сергеич, легко приноравливается ко всему. Не стало водки — появился первач, кончилась махорка — вот он, самосад!

— А на генеральских постах вполне прижились унтеры и капитаны! — ввернул Игнат.

— Вроде бы воюем, а? — спросил Петр Петрович.

Игнат посмотрел на часы-ходики, заторопился на улицу, на броский солнечный свет, пронизанный летучей паутиной. Поди, председатель полкового бюро ждет, места себе не находит.

Члены партии и сочувствующие — связисты Белорецкого полка — собрались на лужайке, за селом. Усталые, пропыленные, в потных гимнастерках… Стрелки и пушкари сделали бросок, закрепились на новых позициях, отдыхают, а связист мотайся как угорелый от села к селу, тяни и чини провод… В глазах, обращенных на комиссара, читалось явственно: не рассусоливай, с ног падаем… Да и у него времени было в обрез. Подошел, сел на травку, сказал:

— Нечего тратить слова попусту, товарищи. Откроем прием в партию. Приступай, Лаврентьич! — кивнул он председателю полкового бюро.

Связисты по очереди поднимались, говорили о себе. Вопросов было немного. Знали друг о друге все. И в памяти оживали бои на Зилиме, у Чертовой горы, за Оханском, в непролазной лесной чаще… Игнат растроганно засопел: «Крепкие идут в партию ребята, идут обдуманно, всерьез!»

Но чем озабочен председатель? Повернулся, молвил тихо:

— Есть еще один желающий. Парень трудовой, а вот начинал в крутовской компании.

— Пошел-то ведь не с ней, насколько я понимаю.

— В рейде от Белорецка. Что бы ты присоветовал, Сергеич?

— Давай-ка, брат, без подпорок. Уверен в человеке, не жмись. Кто он такой?

— Был вторым номером у Колодина.

— Не ему ль в Перми продырявило черепок?

— Во-во. И опять на ногах.

Игнат подозвал белоречанина, стал писать рекомендацию. Вывел размашистую подпись и сказал: «Спрос теперь вдвойне!»

Тот принял бумагу в обе руки, губы его шевельнулись беззвучно…

Поздравив с приемом в партию, Игнат и Кольша завернули к разведчикам. И словно сердце чуяло. Утром на сторону красных перебежал улан с долговязым пехотным унтером. Игнат сам допросил того и другого.

— Рядовой Первой конной дивизии?

— Так точно, — отозвался улан, молодой кучерявый крепыш, и выложил на стол содранные погоны.

— Ее состав?

— Томский гусарский — раз, Канский драгунский — два, наш уланский — три, ну и казачий. Есть батареи, есть пулеметы, разрывными пулями снабженные.

Завразведкой согласно кивал головой: пока улан от правды ни на шаг.

— Ну, конница — дело известное: давненько едем хвостами к вам. А вот какая срочность подтолкнула — дозвольте объяснить. — В голосе улана пробилась тревога. — Четвертого дня офицерье гульбище затеяло и всяческие планы обговаривало. Мол, на подходе — вместе с легионом поповским — свежая Пятнадцатая дивизия. Мол, чуть подвалит — красным каюк.

Игнат посмотрел на завразведкой, тот удивленно весело прыснул. «Померещилось, не иначе!» — написано было на его остроносом лице.