Друг другу вслед

Первая белая армия попала в кольцо. Кинулась было напролом, точно бык бешеный, иступила рога, осев на задние копыта, стала — дивизиями и полками — сдаваться в плен. В штабе Калмыкова появился гонец с севера.

— Что там, у красноуфимцев?

— Пленных пропасть. — Гонец принялся считать по пальцам. — Гренадерская бригада, егерский полк, Двенадцатый сибирский, Томский кавалерийский…

— Эка, старый знакомый, — ввернул Кольша. — Не подвел улан!

— А сам Пепеляев, с охвостьем, чешет лесами, вам наперерез!

— Подъем! — скомандовал Михаил Васильевич.

Преследуя пепеляевцев, красные с боем ворвались на станцию Тайга. Вокруг море багрового пламени, дым под самое небо, треск. Парила взорванная водокачка, горели пакгаузы, наполненные заграничным добром. На восьми путях, кроме главного, свободного, стояли впритык эшелоны, и в них мертвые женщины, дети, старики, солдаты в кроваво-гнойных бинтах, тифозной вошью заеденные, стужей добитые.

Бойцы заглядывали в окна вагонов, бледнели, быстро отходили.

— Позаботился Колчак, вместе с господом богом, успокоил всех!

— Малышню жаль… Она-то чем виновата?

— А ему наплевать. Проскочил на полных парах и доволен!

Жизнь теплилась только в составах, что подкатили последними. Единственный часовой прохаживался вдоль вагонов, строго посматривал на солдат. Кто-то из них, набрав на станции досок, летел обратно, дергал синими губами: «Бр-р-р-р-р!»

Пленного остановили богоявленцы.

— Эй ты, как тебя, господин, что ли?

— Сказанул тоже — господин… — с обидой молвил солдат.

— Кто ж тогда? Пес-доброволец?

Вмешался часовой.

— Ай не видите — нобилизованный? Добровольных таперьча днем с огнем не найдешь. Иль поколоты, иль сверкают пятками к Иркутску… А энти сплошь из деревень, смирные. Сами сдались, без подсказки!

От станции группой подошли командиры, что-то сказали часовому. Он зычно скомандовал: «Стройся-а-а!» Пленные горохом посыпались в поле, замерли густыми шеренгами.

Краткий опрос, отбор, отсев. Старики домой, на полати, под старухин бок, молодые вливались в красные войска… Снова опрос, теперь поглубже, поострее. В ответах мелькали номера белых частей, разгромленных под Новониколаевском. Какой-то рябенький коротыш невольно, по въевшейся привычке, выкатил грудь колесом, гаркнул:

— Двадцать пятый имени адмирала Колчака полк!

— Напужал, дяденька! — Макар Грибов с деланным испугом заслонился рукой.

Шеренги сердито загалдели, прорвались криками:

— Чего распелся? Не надоело, едрена мать?

— Были ваши, стали наши! — смеялся Макарка, сопровождая одну из групп в Богоявленский полк.

5

Бои разворачивались на подступах к Красноярску, в Щегловской тайге.

За спиной бесследно пропала степь, до стерни обдутая вьюгами, на смену придвинулись каменнолобые увалы, один выше другого, непроходимые еловые дебри в редких паутинках проселочных дорог. Близился Енисей…

Батальон Кольши Демидова в ночь далеко оторвался от своих. Чуть брезжило утро. Мороз, особенно крепкий на рассвете, спирал дыханье, оседал куржевом на бровях и усах.

Задумался Кольша, едучи впереди своих четырех рот. Вспоминал враз о многом. О Палаге, нежданно-негаданно заполонившей сердце. О Петре Петровиче, который не дожил до победных дней. О комбате Евстигнее, раненном под Колыванью. Поди, добрался до Усолки, ходит с пустым левым рукавом, заправленным в карман, с тоской поглядывает на север, куда отступали позалетось. Неужели так давно? А ведь что ни утро — то кровавая драка, треск пулеметной и ружейной пальбы с вкрапинами орудийного рева. Это сколько ж боев-то вынесли на себе за два лета и полторы зимы? Петровское, Зилим, Чертова гора, Иглино… Стал считать, сбился, махнул рукой. Один уральский рейд по огню и остроте равен целому военному году. А потом камские накаты и откаты, потом Сибирь-матушка, где снова льется кровь, где вовсю свирепствует сыпняк. Слегла Натка, вынесли ее на какой-то станции. Что будет через день-другой, куда выведет заметенный проселок, кого еще недосчитаемся в строю?

Думы прервал тихий, тревожный голос: «Товарищ Демидов!» Командир первой роты почему-то указывал обратно. Верстах в двух, по дороге, утрамбованной сотнями ног, тихой рысью подвигалась кавалерийская колонна, следом из-за увала вытягивался обоз, поблескивала нитями штыков пехота, без малого с батальон. «Что за черт, кто такие? — пронеслось у Кольши. — Наш дивизион был правее. Неужели перекинули на подмогу?» И тут же успокоился. От кавалерии к ротам скакал всадник, в нем Кольша угадал председателя полкового бюро.

— Откуда конные, дядя Роман?

— Я их обогнал в темноте, спросить как-то не стукнуло в голову. — Председатель озадаченно крякнул: — Может, все-таки узнать?

— Стоит ли? — заметил Кольша. — По-моему, третий кав…

— Не кав, не гав, а колчаки, самые настоящие! — отрубил остроглазый Макарка: он с вечера привез распоряженье Калмыкова и застрял у друга.

— Да ну-у! — не поверил председатель бюро.

— Белые! — определил теперь и комбат.

— Но я же три версты с ними… обок. Неужели б не засек, по погонам хотя бы? — и мрачно: — Так и есть, они!