Не сводя глаз с колонны, Кольша подал команду. Пулеметная рота, приданная батальону, развернулась кругом, сняла с повозок «максимы» и «гочкисы», прилегла за щитками в полной готовности.
Колонна тем временем приблизилась на версту, остановилась, передние спешились, беззаботно заходили около коней, согреваясь. Кольша с дядей Романом изумленно смотрели с пригорка. Чудеса в решете! Никак принимают за своих? Ни дозора перед собой, ни завалященького разъезда.
Кольша огляделся. «Как быть? Организовать оборону? А если с востока подоспеет на шум казара? Стиснут с двух сторон, запоешь песню… Отскочить с проселка? Тогда враг уйдет целехоньким и где-то там, на коренном тракте, учинит кровопусканье красноуфимцам!» — думалось лихорадочно, а глаза привычно-цепко обегали местность, на которой вот-вот вскинется бой. Правее — лесистый увал, впереди — белое поле, прорезанное дорогой, по левую руку — овраг с крутыми заснеженными откосами. Еще козырь, к увалу вдовес. Но колонна-змея… что с ней делать?
И он решил, точно бросился с обрыва. Одна рота прикроет батальону тыл, с остальными и с командой конной разведки бить по кавалерии. Расчет прост: кинулся в лоб красный командир, стало быть, уверен в своих силах… Поди, и Калмыков поступил бы точно так же, и Сергеич!
Белые наконец почувствовали неладное. От колонны-змеи отделилась кучка верховых, зарысила полем. Основная масса шла следом, почти не отставая, напирала на головных. Там, видно, все еще не верили, что в отдаленном лесном урочище, глубоко в тылу могут появиться красные.
Теперь пора! Кольша подал знак, пулеметы резанули по колонне. Крики, ругань, ржанье лошадей… На дороге образовалась пробка. Всадники и пехота потеряли строй, заметались туда-сюда, беспорядочной толпой повалили в сторону.
— Ой, уйдут! Ой, уйдут! — пристанывал Макарка.
— Если по-умному, не уйдут! — спокойно отозвался председатель полкового бюро. — Овраг-то обок с их отходом. Смекаешь?
— Дядя Роман прав! — загорелся Кольша. — Бери конных, несколько «шошей», дуй наперехват!
— Есть! — выпалил Грибов, срываясь с места.
Разведка наметом вынеслась на высокий гребень, ударила. Вскоре на санях подоспела пулеметная рота, сгустила огонь, белые покатились на юг, устилая поле темными неподвижными бугорками.
Кольшу подмывало вскочить в седло, ринуться в самое-самое пекло, поиграть шашкой. С трудом пересилил наважденье, покусал губы. Не взводом командуешь. Четыре роты под рукой, не хухры-мухры. Да и сам в кольце, о том не забывай. А ну выпрут новые охвостья?
Перед ним возник запаленный Макар.
— Что стряслось?
— Знаешь, там… — Грибов задохнулся от ледяного ветра. — Там еще овраг, наперерез. Обрыв сажени в три!
— А «кокарды»?
— Бегут прямо к нему!
Кольша обернулся к резервной роте:
— Вперед! Бей по хвосту, с головой после! — Рев, треск, пальба. Снималось прикрытие, бросалось в бой… Через несколько минут подлетел конный разведчик.
— Свалка, товарищ комбат! Всей оравой влопались…
— Едем!
Показался овраг, заваленный трупами коней и солдат, живые муравьями карабкались по крутому противоположному склону. Хвост змеи был еще на этой стороне, ему вдогон стрекотали «шоши» разведкоманды. По самому краю бешено мчалась тройка вороных, черный возок мотало на ухабах. Путь преградило орудие, тройка взвилась на дыбы, возок опрокинулся. Кто-то увесистый, в пестрой волчьей шубе, влез на отпряженную выносную и — был таков.
Бойцы долго ловили брошенных лошадей, вытаскивали из оврага пулеметы, невдалеке понуро толпились пленные. О возке, что едва не свалился под откос, вспомнили потом: удобен, черт, как раз для раненых! Демидов подошел, потрогал кожаную обивку, велел привести какого-нибудь пленного, по возможности, унтера.
— Чей драмадер?
— Его в-высокопревосходительства… главнокомандующего армией… г-генерала Сахарова!
— Что-о-о?
Усольцы гурьбой кинулись к возку, заглянули вовнутрь. И правда, вещи его — карабин, поднесенный «лично от рабочих Ижевского завода», именная шашка из Златоуста, сумка с секретными бумагами. Грибов потемнел круглым лицом.
— Проворонили волчину!
Демидов хотел что-то сказать, с улыбкой повернулся, и пуля, посланная издалека, впилась ему в грудь, опрокинула на голубоватый, искрами, снег…
Глава четырнадцатая
Открыли окованную железом дверь, толкнули с верхней ступеньки:
— Отдыхай, сволочь! — Егор Брагин упал, перевернулся через себя, поехал по обледенелому полу куда-то вниз.
— Давай ко мне, тут солома! — позвал знакомый голос…
— Лукич, ты? Эх, Лукич…
— Спокойно, паря. Не выказывай слабости, им она, твоя дрожь, сердце греет.
Приводили еще и еще. Влетел головой вперед человек в белой, клочьями, рубахе, стоя на четвереньках, долго шарил вокруг, искал очки.
— Кто таков? — спросил Мамаев. — А-а, учитель. Садись, гостем будешь! — Человек сел, вздохнул со всхлипом. Потом втолкнули старика, троих молоденьких парнишек, и тут же увели кого-то. В карцере наступила гнетущая тишина. Через несколько минут со двора донесся еле слышный выстрел. «Кончили!» — мелькнуло у Егорки. Старик рядом с ним осенил себя крестом, зашептал: