Друг моей юности

– Джуди, я думаю, она хочет сначала попробовать вино, – подсказала Антуанетта. – Как мило! Этот кекс ты сама пекла? Можно, я захвачу кусочек для Дадли, когда мы поедем обратно? Он так любит кекс из сухофруктов. Он поверит, что ты пекла специально для него. Хотя этого не может быть, ведь он позвонил только сегодня утром, а на кекс из сухофруктов нужно гораздо больше времени. Но он об этом не догадается.

– Теперь я знаю, кто ты, – сказала мисс Доби. – Ты из «Королевского отеля». Вы с Дадли Брауном так и не поженились?

– Я уже замужем, – раздраженно ответила Антуанетта. – Я бы оформила развод, но не знаю, где мой муж.

Она быстро изгладила раздражение из голоса, так что последние слова прозвучали мягко – видимо, чтобы успокоить мисс Доби:

– Может быть, со временем.

– Так вот, значит, зачем ты ездила в Канаду, – сказала мисс Доби.

Вошла Джуди, неся бокалы. У нее заметно дрожали руки, так что вино ей явно нельзя было доверять. Антуанетта высвободила бутылку, в которую вцепилась мисс Доби, и посмотрела бокал на свет.

– Джуди, принеси, пожалуйста, салфетку, – велела Антуанетта. – Или посудное полотенце. Только, смотри, чистое!

– Мой муж Джек, – Хейзел решительно вмешалась в разговор, обратившись к мисс Доби, – мой муж, Джек Кертис, был военным летчиком. Он навещал вас во время войны.

Мисс Доби все отлично расслышала:

– С какой стати ваш муж меня навещал?

– Он тогда не был моим мужем. Он был совсем молодой. Он ваш кузен. Из Канады. Джек Кертис. Кертис. Но к вам, наверно, много разных родственников приезжало за все эти годы.

– К нам никто никогда не приезжал. Мы слишком далеко от проторенной дороги, – твердо сказала мисс Доби. – Я жила дома с матушкой и батюшкой, потом только с матушкой, а потом одна. Я перестала разводить овец и устроилась на работу в городе. Я работала на почте.

– Это правда, она работала на почте, – глубокомысленно подтвердила Антуанетта, раздавая бокалы с вином.

– Но я сроду не жила в городе, – продолжала мисс Доби со скрытой, мстительной гордостью. – Нет, я каждый день ездила туда, всю дорогу отсюда дотуда, на мотоцикле.

– Джек рассказывал про ваш мотоцикл, – сказала Хейзел, пытаясь разговорить старуху.

– Тогда я жила в старом доме. Теперь там живут ужасные люди.

Мисс Доби подняла стакан, чтобы ей долили вина.

– Джек брал ваш мотоцикл покататься, – сказала Хейзел. – И ездил с вами на рыбалку, а когда вы чистили рыбу, собаки сжирали рыбьи головы.

– Фу, – сказала Антуанетта.

– Я только рада, что я его отсюда не вижу, – продолжала мисс Доби.

– Это она про дом, – объяснила Антуанетта, как бы извиняясь. – В нем живет невенчанная пара. Они отремонтировали дом, но они друг с другом не женаты.

И, словно одно естественно вытекало из другого, она обратилась к Джуди:

– Как поживает Таня?

– Хорошо поживает, – ответила Джуди. Джуди не пила вина. Она приподняла тарелку с кексом и поставила на место. – Она теперь ходит в приготовительную школу.

– Она ездит на автобусе, – сказала мисс Доби. – Автобус приезжает и забирает ее прямо от двери.

– Очень мило, – отозвалась Антуанетта.

– И обратно привозит, – продолжала мисс Доби с большим чувством. – Привозит обратно, прямо к дому.

– Джек рассказывал, что у вас был пес, который ел овсянку, – не сдавалась Хейзел. – И еще однажды он позаимствовал у вас туфли. Джек, то есть, позаимствовал. Мой муж.

Мисс Доби словно бы некоторое время размышляла над этим. Потом сказала:

– Таня рыжая.

– У нее волосы матери, – ответила Антуанетта. – И глаза карие, тоже от матери. Она вылитая Джуди.

– Она незаконная, – сказала мисс Доби, будто отметая прочь несущественную шелуху. – Но Джуди ее правильно воспитывает. Джуди хорошая работница. Я рада, что у них есть крыша над головой. Попадаются-то всегда невинные.

Хейзел думала, что эти слова будут для Джуди последней каплей – что она вскочит, убежит на кухню. Вместо этого она, кажется, пришла к какому-то решению. Она встала и принялась раскладывать по тарелкам кекс. С ее лица, шеи и груди в вырезе вечернего платья не сходил пунцовый румянец. Кожа горела, словно от ударов. Джуди наклонялась с тарелкой к каждой из женщин по очереди, и лицо у нее было совершенно детское, полное ярости, горечи, ненависти – лицо ребенка, изо всех сил сдерживающего рвущийся наружу вой.

Мисс Доби обратилась к Хейзел:

– Вы умеете декламировать?

Хейзел не сразу поняла, что значит «декламировать». И ответила, что не умеет.

– Я могу продекламировать, если желаете, – сказала мисс Доби.

Она поставила пустой стакан, приосанилась и сдвинула ступни вместе:

– Простите, что я не встаю.