Друг мой – Беркут_2

В то время я был худющим малым с огненной головой. Меня в шутку называли «луч света» за мою прозрачность. Сейчас я думаю, что в то время весло весило столько же, сколько и я в одежде. Видно Михаилу было неимоверно трудно в те дни, что он решился на такую помощь. Остаток лета и начало осени мы с ним каждую неделю на три-четыре дня уезжали на рыбалку в тайгу. В тайгу по-настоящему дикую, суровую и беспощадную, в то же время необычайно богатую и красивую.

В те далёкие годы в Приморской тайге в изобилии водились и травоядные и хищники всех мастей: кабарга и изюбрь, заяц и белка, лиса и волк, бурундук и соболь, куница и росомаха, рысь и бурый медведь, дикий кабан и гималайский медведь.

Полторы сотни тигров регулярно обходили свои владения. За убийство тигра давали 5 лет тюрьмы. Мой двоюродный дядька, спасая своего пятнадцатилетнего сына, застрелил тигрицу. Дядьку нашли и дали полный срок…

Оружия у нас не было. Собаки тоже не было, нам не по силам было бы её прокормить. Единственной защитой от зверья служил костёр. Поэтому спички берегли, как воду в пустыне.

Лодку мы брали у моих дальних родственников с непонятной фамилией Гец. Они жили тем, что промышляли в глухой тайге женьшень, который сдавали в Заготконтору. Мой отец работал бухгалтером в этой конторе. Война и тяжёлая контузия лишили его здоровья, вот и занимался сидячей бумажной работой, за которую получал 47 рублей в месяц.

Река в окрестностях Алчана кишела рыбой, но добыть её стоило больших трудов. Сетями тогда никто не ловил, ставили перемёты поперёк реки и вдоль берегов. На каждом перемёте по сотне крючков. На каждый крючок надо было наживить малька. Этих мальков тут же съедали черепахи. Иногда они сами попадались сначала на крючок, потом в суп, наваристый и очень полезный, лучше куриного.

Основной клёв был ночью. Спали урывками по часу – полтора. Рыбу нельзя было оставлять надолго в воде (змеи и черепахи её сильно объедали, а сиги просто пропадали за 2 часа). Спали по очереди. Один спит, второй смотрит за костром и за лодкой, чтобы вдруг прибывшая вода не унесла её вниз по реке. Ужинали всегда с поздними сумерками.

От дождей спасали нас две истрёпанные плащ-палатки. Вода в реке даже в июле была ледяная. Стёганые фуфайки на вате спасали нас и от комара, и от гнуса, и от зверюги овода, и от ночного холода.

Михаил почти не разговаривал, всё молчком да молчком. Кое-как мне удалось узнать, почему он летом носил шапку. Оказалось, что во время войны его дивизия вплавь форсировала Днепр под Киевом. Налетели немецкие самолеты «Мессеры» и стали поливать из пулемётов. Девять пуль попали Михаилу в голову, прочертив глубокие борозды по затылку.

Жена получила похоронку, полгода поплакала и вышла замуж за соседа, потерявшего на войне обе ноги. Сам Михаил больше не женился, мотался по стране, зарабатывая копеечку…

Дед Михаил_2.

Своим домом Михаил так и не обзавёлся. Весь свой заработок он отсылал своей бывшей жене, помогая растить их второго сына. Первый сын умер в Отечественную войну от голода.

По словам наших соседей в Бикине, Михаил жил, снимая угол в доме-развалюхе у какой-то старухи. Всю добытую нами рыбу он вялил и сушил на продажу, мечтая скопить деньжат и уехать навсегда с Дальнего Востока в город Горький к сыну. Не знаю, на что он рассчитывал. Мать как-то обронила, что писем Михаилу давно никто не пишет.

Каждый год в конце мая я сбегал из детдома домой, чтобы помочь больным родителям. Всё лето проводил в огороде и на реке, про гулянку пришлось забыть. Моя часть улова целиком шла на стол. Мне нечего было продавать, поэтому своими снастями я так и не обзавёлся.

В первых числах сентября начались первые заморозки. Значит, в тайге дикий виноград из кислого стал сладким. Поэтому мы с дедом взяли с собой на рыбалку самую большую бочку, надеясь наполнить её лесным лакомством. Два дня я без передышки карабкался по деревьям, собирая на самых верхушках спелые ароматные грозди. К тому же вечерами и по утрам приходилось ловить наживку и проверять снасти, чистить и солить рыбу. И я устал, как чёрт.

Вдобавок пришлось изрядно попотеть, пока валили большие сухие деревья для костра, чтобы не замёрзнуть ночью. Дед пожалел меня и дал поспать подольше, а сам остался караулить огонь и лодку. Проснулся я утром от холода. Костёр угас. Михаила нигде не было. Напрасно я звал его всё громче, пока не охрип.

Лодки на месте не оказалось. Зато вода в реке здорово прибыла, сорвав все наши перемёты. Видно в верховьях прошли ливневые дожди и принесли нам нежданную беду. Я остался в непроходимой тайге один, без оружия и лодки. Это означало верную гибель.

Припрятав засоленную рыбу, я собрал в котомку нехитрые свои пожитки и начал пробираться вдоль реки, обходя скалы и густые заросли. К исходу дня мне удалось уйти достаточно далеко от нашей стоянки. Колючие кусты чёртова дерева, из корней которого делают целебную настойку, превратили мою одежду в сплошную рвань. Спускаясь с очередной кручи, я увидел на небольшом островке нашу лодку с дедом Михаилом. Он лежал весь мокрый и чуть живой.