Другая

– Иногда набиралось прилично чаевых, – говорит он. – Вам достается, наверное, не так много чаевых?

– Почти все расплачиваются обеденными талонами.

Он смеется, смех у него краткий и громкий, звучит искренне. Я думаю, что он едва ли смеется над чем-то из вежливости, но, с другой стороны, он смешлив, что симпатично. Бескомпромиссно, симпатичным образом.

Подъехав и остановив машину возле моего парадного, он продолжает говорить.

– Где вы живете? – спрашивает он.

Я показываю на свое окно, выходящее на улицу, с бумагой для выпекания понизу.

– На первом этаже?

– Да.

– Вам нравится?

– Нормально. Только по выходным на улице немножко шумно.

Он кивает, глядя на мое окно.

– Ну, спасибо, что подвезли, – говорю я, чтобы нарушить молчание, хотя уходить мне не хочется.

Он расстегнул плащ, внизу у него рубашка и шерстяной джемпер. В моем детстве ни один мужчина не носил на работу рубашку. Мне едва удается оторвать от нее взгляд. Он смотрит на меня, улыбаясь.

– Вы завтра работаете?

– Нет, – отвечаю я. – Я даже толком не знаю, когда буду снова работать.

Может быть, мне только так кажется, но он, похоже, огорчен. В машине стоит запах, видимо его туалетной воды, аромат пряный, но мягкий, как корица, пахнет уютно. У меня в голове проносится, что мне хотелось бы приблизиться к нему, ощутить этот запах отчетливее. Я отстегиваю ремень, думая, что мне хочется, чтобы он сказал что-нибудь, что заставит меня еще немного посидеть рядом с ним, но он молчит. Машет мне рукой, когда я захлопываю за собой дверцу машины, я машу в ответ, слыша в голове голос Эмили. «Остерегайся женатых мужчин. Ты ведь ничего не знаешь о женатых мужчинах. Мало ли, что я знаю. Во всяком случае, я знаю, что надо остерегаться».

В субботу в художественной школе вечеринка, Никласа пригласил кто-то из знакомых, тот пригласил Эмили, которая пригласила меня. Когда я прихожу домой к Эмили, та сразу сует мне в руку бокал вина и усаживает меня на свою кровать, пока сама старательно примеряет одно платье за другим. Заметно, что она уже слегка навеселе и нервничает, и, хотя она спрашивает, какое платье самое красивое, я понимаю, что на самом деле ей хочется знать, какое из платьев, на мой взгляд, покажется наиболее красивым Никласу.

Он встречает нас по пути на вечеринку, обнимает ее и сдержанно, но все-таки вежливо здоровается со мной. Я отчетливо чувствую, что не нравлюсь ему. Поскольку он мне тоже не нравится, мне должно бы быть все равно, но он меня неизменно провоцирует своими взглядами, заставляет ощущать себя дешевкой. Наверняка это происходит не нарочно, он очень хорошо воспитан, красив красотой детей богатых красивых родителей, совершенно естественной манерой держаться, весь его облик говорит о яхтах, теннисных секциях и учебе за рубежом, это у него в крови: смесь здорового духа и светскости. В его обществе мне не по себе, поскольку ему, похоже, не по себе в моем, он обладает особой способностью вызывать ощущение, что меня оценивают. Заставлять чувствовать себя дешевой, как чисто конкретно – поскольку у него лучше квартира и дорогая одежда, надменный диалект и надменная манера излагать подхваченное у французских философов в университете, – так и более тонким образом, будто что-то во мне его раздражает.

Я всегда чувствовала, что во мне есть нечто вульгарное, чего не скрыть. Это заложено во мне поколениями и не исчезает от посещения университетских курсов и университетских вечеринок, я чувствовала это всю жизнь, с самого детства: аура, исходившая от некоторых моих одноклассников, была другой, как бы более добротной. Хотя я всегда бывала исключительно чистой и опрятной, некоторым одноклассникам каким-то образом все-таки неизменно удавалось быть чище и опрятнее, носить более практичную одежду, окружать себя предметами, которые, даже на мой детский взгляд, были другими. Возможно, тогда я не понимала, что они дороже, они привлекали меня, потому что были прочнее, создавали более добротное впечатление. Велосипеды лучшего качества на вид, блокноты, требовавшие, как мне казалось, своей призывной изящной формой писать красиво и правильно. Дождевики и сапоги, не самые дешевые – мол, из них все равно быстро вырастают, – а основательные и практичные, унаследованные от старших братьев и сестер и тем не менее не вышедшие из моды, поскольку они не были модными изначально. Красивые практичные футляры для инструментов, на которых они учились играть после школы, никаких дырок в зубах, прически – простые и легко поддерживающиеся, и имена, даже имена у этих детей были простыми и основательными: Элин, Эмма, Клара и Сара; к этому добавлялось хорошее воспитание, а позже – хорошие оценки, и еще позже – хорошие виды на будущее, хорошие карьерные возможности, хорошая уверенность в себе.