Другая

С тех пор я из стремления к самосохранению не люблю добротность, одновременно завидуя ей и презирая себя за то, что завидую. Иногда мне кажется, что я вся вульгарна, что я состою из компонентов, каждый из которых является небольшим перебором: тело у меня чуть полновато, губы чуть мясистые, во мне нет ничего приглушенного или хорошенького, я люблю высокие каблуки, яркий макияж и облегающую одежду. Как будто в моей осанке или моей ауре есть что-то более откровенно сексуальное, чем почти у всех девушек, которых я встречаю на вечеринках у Эмили, в университете, в студенческих пабах, и это провоцирует, отталкивает, возможно, даже пугает парней типа Никласа, словно во мне присутствует нечто, с чем им не справиться. Я заметила, что такие парни, как он, просвещенные, современные, лучше других сознающие неприемлемость деления женщин на мадонн и шлюх, вместе с тем больше других хотят, чтобы их девушек ни за что не смогли бы принять за последних.

Я часто думаю, что, возможно, проявляющие ко мне интерес мужчины как раз такие, кто способен почувствовать во мне это предосудительное, вульгарное, но не пугается этого: мужчины, которые все равно проявляют интерес или, может, именно поэтому. Возможно, такие мужчины вульгарны сами. Любопытно, как обстоит дело с Карлом Мальмбергом?

Норрчёпингская художественная школа располагается в одном из старых промышленных зданий, совсем рядом с Музеем труда, который тоже когда-то был промышленным зданием, где работала моя бабушка. Художественная школа новая, существует всего несколько лет. Вообще-то она задумана как школа для скульпторов, и повсюду стоят рулоны мелкой проволочной сетки и «колбасы» обтянутой пластикатом глины, на полу много гипсовой пыли, но большинство работает здесь с совершенно другими видами искусства: с видео и перформансом. Учиться сюда приезжают со всей страны. Немного подальше, по другую сторону Музея труда и реки Мутала-стрём, стоит скульптура Муа Мартинсон [6], которая тоже работала на ткацких станках, она производит корпулентное впечатление, выглядит суровой, мне кажется, что она строгим взглядом смотрит сквозь стены домов на учеников художественной школы и думает, что им следовало бы подстричься и обзавестись работой. Ее обращенный на меня взгляд тоже кажется строгим, будто она видит по мне, что я хочу спать с ее мужем. «Предательница», – думает она обо мне.

На потолке висят экспрессионистские тела, сделанные из сетки, – произведения студентов первого курса. За стенами школы грохочет проносящаяся мимо вода, которая бросается вниз, под откос, приземляется, пенясь, и бурлит дальше через город, к морю. Через некоторое время ее перестаешь замечать, звук отходит на задний план, но совсем не исчезает, во всем здании ощущается легкая вибрация. Однажды оно наверняка обрушится в водные массы. И тогда эти бесценные произведения искусства будут утрачены. Я не могу сдержать улыбки.

Народ вокруг меня ест вегетарианское рагу в соусе чили – его дают бесплатно, повсюду стоят бумажные тарелки, комната пропахла сыростью и дешевыми овощными консервами, пахнет студенческим общежитием. На столах на маленьких бумажных тарелочках стоят свечки, в помещении разрешено курить, и я курю, поскольку мне скучно, и думаю, что, как только докурю, пойду домой. Чуть подальше я вижу Эмили и Никласа, они о чем-то оживленно разговаривают, Эмили с энтузиазмом жестикулирует, вид у нее влюбленный, это заметно издали.

Уже собираясь встать и уйти, я вижу в небольшой компании людей возле ведущей на балкон двери знакомую фигуру, поэтому задерживаюсь. Она замечает меня в тот же миг, машет мне рукой, отделяется от одетой в черное группы, протискивается ко мне и обнимает меня.

– Здорово, что ты здесь, – говорит она возле моего уха, чтобы перебить музыку. – Я как раз думала, когда же мы снова увидимся.

– Правда?

Она улыбается, ее накрашенные темно-красной помадой губы кажутся невероятно большими.

– Я ведь сказала, что нам надо познакомиться поближе, – отвечает она. – А я не говорю того, что не думаю. Ты должна пойти на продолжение вечеринки.

Ночь нехолодная, воздух почти теплый, такая ночь поздней осени, когда можно идти в расстегнутой куртке, невероятное ощущение. Я изрядно набралась. Я настолько самоуверенна, что алкоголь действует на меня не всегда: даже когда я выпиваю очень много, часто возникают моменты, когда я словно бы наблюдаю за собой со стороны, оцениваю, что говорю, отмечаю, что болтаю, утверждая необдуманные вещи, веду себя глупо. «Сейчас ты опозоришься!», – кричит мозг как бы другой части меня самой, и мне становится стыдно, я сдерживаюсь. Я не сонная, мозг работает четко, но кажется управляемым, он угомонился и, в виде исключения, предоставляет мне свободу без всяких возражений.