Другая другая Россия

— Чтобы ударил кулаком по столу, нецензурно выразился… Так сделаешь — только себя расстроишь. На кого-то крикнешь, поругаешься, а он все равно не сможет сделать по-другому, исходя из каких-то своих причин, своего состояния. Поэтому я нормально, спокойно объясняю. У меня в жизни вообще был такой метод — не заставлять, а учить. Обучая, я и сам учусь, и человека убеждаю.

— Но есть люди, на которых не прикрикнешь — не поймут.

— Если так руководить, то они появляются. Подчиненные ведь под руководителя подстраиваются. Да? — спрашивает он, и я киваю. — Но я пытаюсь обучать, рассказывать. У меня другой стиль управления, я всегда так говорил: «Ты находишься на своей должности. Да?» — «Да». — «Ты должен свои обязанности исполнять?» — «Да».

— «А ты их не исполняешь…» Ну, к примеру, мусор валяется, а ты здесь чиновник. И у тебя здесь — мусор. Ты его не убрал, а чиновник, который над тобой, тебе не сделал замечания. Не подсказывает, как надо работать. А приедет какой-нибудь гость, упрекнет: «Что это у тебя тут валяется?» И мы все втроем будем этот мусор убирать. Так не проще ли тебе самому догадаться, что кроме тебя здесь никто никому замечания не сделает. Ты сам знаешь свои обязанности — не заставляй своего начальника тебя ругать. Я считаю, все люди сознательные и понимают, что проще самому свои обязанности выполнять. Но не все понимают, что это за обязанности. В общем и целом знают, а если поэтапно разобрать, где, что, как с утра и до вечера, многие недопонимают элементарных вещей, и потому в работе бывают сбои. И когда кричишь на таких людей, они все равно не поймут ничего.

— Когда вы были военным, пользовались такими же методами руководства?

— Я ими всегда пользовался. Всегда. — Евкуров, даже повторяя слова, все равно говорит негромко и без нажима. — Бывало, в суровой обстановке я понимал, что у нас все-таки менталитет такой: пока нецензурно не выразишься, где-то потенциала не хватит. Да? — снова переспрашивает президент, и оттого кажется, что он очень внимателен, постоянно интересуется мнением собеседника. — Знаете анекдот: «„Василий Иванович, патроны кончились!“ — „Петька, ты же коммунист!!!“ И пулемет снова заработал». Бывают такие моменты, но это не для показухи, а чтобы взбодрить.

— На войне легче самому отдавать распоряжения или их выполнять?

— Выполнять намного легче, — говорит он громче. — Потому что, когда отдаешь приказ, всегда есть люди, которые, выполняя его, рискуют своей жизнью. И дожидаться, пока все вернутся с той стороны живыми-здоровыми, намного сложней. Легче самому.

— А когда не возвращаются? — спрашиваю я, надеясь, что сдержанность ему изменит.

— Тогда чувствуешь себя… — начинает он очень тихо, — это чувство вины. Чувство вины, потому что это именно ты их послал на смерть.

— Но над вами тоже кто-то есть.

— А дело не в этом. Мы же для себя это говорим и чувствуем для себя. И потом, поверьте мне, ни один из подчиненных не осуждает своего командира за то, что они попали в передрягу и не могут вернуться. Так же как и я не осуждаю старшего начальника. Но у любого начальника чувство вины все равно есть… У порядочного начальника.

— Вы получили Героя России за Косово. Если сравнивать Косово, Чечню и Ингушетию, то войны везде разные, друг на друга непохожие?

— Особой разницы нет. Война — везде одинаковая. Такие же люди, такие же национальные конфликты, такие же беженцы и такое же участие различных спецслужб в нарушении баланса сил. Разница только в климате и менталитете.

— Есть ли у вас болевые точки — визуальные? Вы выходите из дома и постоянно видите что-то такое, что сразу портит вам настроение. Например, мне не дают покоя ингушские худые собаки…

— Худые собаки? — Евкуров слегка приподнимается в кресле. — Надо разобраться, почему они худые. Я не скажу, что у нас в городах нечего есть. Может, они сами такие гурманы, что не хотят есть то, что им дают?

— Давала. Хотят.