Другая дверь

А вот на что – деликатность его «переводчика» и Ванятки, их некоторую заторможенность или просто плохой слух – списать, то, что полицейские довольно быстро отстали от Прохорова, он так и не смог решить. Потому что по его представлению они – Митя и Ванятка – могли слышать разговор «барина» и двух бандитов в тот вечер, а если бы они те разговоры передали полиции, то допросы нашего героя были бы в двести раз пристрастнее и длиннее, чем получилось на самом деле.

Но раз полицейские от него отстали, значит, какой-то из этих механизмов сработал, а какой именно и что слышали ребята из его разговоров с Лешим и Горохом, Слава выяснять не стал.

Ушли полицейские, и слава Богу…

Как бы Прохоров ни был рад, что все его встречи с бандитами закончились, как бы ни стремился себя взбодрить тем, что это совсем другие полицейские, чем в его время, получалось плохо.

Лучше всё-таки вдали от представителей закона…

Так прошла, как сказано, неделя, и вот в один из последних декабрьских дней, проснувшись утром, Слава вдруг почувствовал, что жизнь вернулась, силы восстановились (ну, почти) и он может и хочет пойти прогуляться по улице. Солнце за окном светило совсем не по-декабрьски, скорее, по-апрельски, и это добавляло желание почувствовать себя человеком и мужчиной.

Он надел новое белье, новый костюм, новое пальто…

И почувствовал, что чего-то не хватает…

Постояв пару минут перед большим зеркалом в холле, он сообразил, в чём дело, и подошёл к портье.

– Простите, – спросил он в ответ на улыбку Франца (или Фрица – разве упомнишь), – я где-то потерял или забыл свою тросточку… Может быть, вы что-то знаете о её судьбе?

– Эта? – портье наклонился и вытащил из-за стойки знакомый и такой родной предмет.

И Слава, теперь уже в полной экипировке, вышел в свет впервые после своего второго рождения.

71

На улице, как уже было сказано, стоял скорее апрель, чем декабрь…

Только недавно прошло Рождество, Слава, как сказано, провалялся его в постели, завтра тридцать первое декабря – Новый год и, может быть, поэтому люди шли навстречу какие-то радостные и улыбчивые.

А может, дело было не в праздниках – прошедших и предстоящих – а просто погода и солнышко?

Хотя вот в той же Швеции или Финляндии солнечных дней явно не больше, чем в России, а люди улыбаются чаще, во всяком случае, в Славино время так было…

Точнее, так будет, а как сейчас, он не знал…

Знал только, что люди в России улыбаться не любят…

А ещё знал, что новогодние праздники всегда в его время тянулись почти месяц. С католического Рождества до Крещения Господня народ беспрерывно праздновал. То есть, жрал водку без передышки…

И как выживали только?

Но сегодня даже такие странные поступки всего населения Берлина, Германии или же Европы Прохорова бы точно не расстроили и не вызвали недоумения…

Потому что – родился, выжил, справился с Божьей помощью…

И с помощью хороших людей…

И можно дальше жить…

Завтра нужно сходить в агентство, узнать результаты поиска Надежды.

Точного срока они не обговаривали, но Слава ещё тогда просто прибавил две недели и получилось тридцать первое декабря. Он уточнил – работает ли в такой день контора, получил удивлённый ответ, что, конечно, да, работает, и стал считать дни до этой даты.

А давать телеграмму Володе нужно числа второго, такая дата стояла в его книге, это наш герой запомнил, то есть тоже на днях. И он, наконец, перестанет быть один в этом чужом (уже, правда, не совсем) мире… Дело даже не в деньгах, их пока было достаточно, просто новые люди вокруг тебя – это новая жизнь. И если она есть – хорошо, но всё-таки, особенно в его возрасте, хочется иметь и что-то привычное, своё, родное… Куда себя вкладывать…

Прохоров дошёл до Кудама и медленно направился вдоль в сторону Лейбницштрассе.

Нет, это не было, как в прошлый раз, неосознанное движение, когда он себя вдруг обнаружил на Оливаерплатц. То есть, нечто бессознательное было в том, что он повернул именно в эту сторону, и сейчас.

Но совсем в другом смысле и степени, чем тогда…

А в принципе, теоретически, сегодня, когда полиция нашла и задержала тех, кто убил Песю, он мог спокойно вернуться в свой район…

И даже пообедать в «Клаузевиц»…

Но нет, не буду…

Расспросы, куда я пропал, а знаю ли я, а вы слышали?

Не хочется…

Он присел на скамейку прямо на бульваре, подставив лицо ещё низкому, но уже вполне солнцу… И прибавился день-то на какие-то минуты, но ведь прибавился же…

И вдруг услышал сквозь закрытые глаза:

– Мама, а мы все урмём? – спросил детский голос на чистом русском языке.

Ошибка в речи, конечно, была, но она почему-то делала язык как раз чистым, а не замусоренным…

– Да… – вздохнув, ответила женщина. – Только говорить нужно правильно: не урмём, а умрём…

– И ты урмёшь? – не сдавалась девочка.

– И я…

– А я?

– И ты, доченька…

– А я… – девочка задумалась на секунду, – а я не хочу… – опять задумалась. – А если я не хочу?

– К сожалению, счастье моё, не всё в этом мире от нас зависит…

Прохоров открыл один глаз и осторожно посмотрел в ту сторону, откуда слышались голоса.

На соседней скамейке сидела парочка – женщина и её дочка.