Другая дверь

Он сидел с тоской смотрел вдоль бульвара. Тошно, когда по собственной глупости, старости, забывчивости ты не можешь вспомнить какой-то ерунды, чего-то, от чего зависит твоя жизнь…

Потом повернул голову…

И внезапно увидел перед собой девочку…

Ту самую, которой не нравилось, что она урмёт…

Мама стояла поодаль, явно не зная, что делать…

А девочка протянула ему сложенный несколько раз листок бумаги, на котором виднелись большие буквы «ПИСМО»…

И убежала, смешно подкидывая ноги…

Мать тотчас прихватила её за руку и повела подальше от этого странного человека…

А странный человек развернул послание и прочёл надпись тем же детским почерком «СПОСИБО ДЕД МАРОЗ».

Что-то щёлкнуло в его голове…

Он посмотрел остановившимся взглядом вслед девочке…

Потом перевёл взгляд на бумажку в руках…

«Письмо… – сказал он сам себе. – Письмо…»

Она привезла письмо…

Надин привезла письмо от Нади…

И ты вспоминал об этом там, на фабрике…

Он полез во внутренний карман и лихорадочно начал вытаскивать оттуда содержимое…

Что-то сыпалось на асфальт, но Прохоров такой ерунды не замечал…

Письмо Нади должно быть с ним, он его все время носил с собой с самого момента получения, ещё там, в той жизни…

И даже Леший с Горохом его не тронули…

Хотя не перечитывал уже давно…

Где оно?

Ну…

Ага, вот… А очки? Всегда пропадают, когда не нужно… Вот они…

Слава дрожащими руками открыл уже слегка потертый конверт (плевать, что потёрся, это был сегодняшний, купленный в американском канцелярском магазине), осторожно развернул страницы…

И нашел, наконец, в самом низу последнего листа то, что искал —

«Очень тебя люблю. Твоя Надежда. Прага январь 1914».

73

Забот у него, по зрелом размышлении, оказалось не так уж и много…

Слава решил ехать завтра, потому что сегодня никак получиться не могло: даже просто купить билет без «переводчика» вряд ли удастся, да и все остальные концы подобрать – нужно какое-то время.

Но и послезавтра нельзя, потому что послезавтра начинался новый месяц, и «Прага январь 1914» могло означать ведь не только тридцать первое января…

Что мешало Надежде приехать в столицу Чехии на Рождество, написать письмо в последний день тринадцатого года, дописать дату в первый день четырнадцатого и сразу уехать?

Так что в Прагу надо было просто лететь, не то что торопиться…

И почему в жизни всегда так: нужно одновременно спешить и всё делать медленно? Ну, хорошо, не всегда, но очень часто…

А где он будет искать её в Праге?

В городе с населением в несколько сот тысяч человек, ну, так ему казалось, по крайней мере, миллион вряд ли уже есть, скорей половина или четверть… Всё равно, выйти на площадь привокзальную и спросить у первого встречного «Не знаете, где тут живут Мандельштамы?» – не получится…

Тут он решил всё сделать просто – при завтрашнем посещении агентства и получении (почти на сто процентов вероятности) информации о том, что ничего пока не найдено, изменить заказ. Он попросит, чтобы в Праге ему нашли к утру первого числа всех евреев по фамилии Мандельштам. Даже если их десять семей (что вряд ли – фамилия не самая частая, не Коган же и не Рабинович), – десять семей можно обойти за пару дней…

А если Надя приедет и уедет именно за эти два-три дня?

Значит, не судьба ему…

Как она тогда написала – пусть Бог решит…

Да и откуда он взял, что Надины родственники, тем более, не прямые, в Праге носят ту же фамилию, что и она?

А ниоткуда, только это последняя надежда. Если он прав – то она есть, а если ошибается – то никаких шансов, кроме случайной встречи у них нет. Потому что ну, не половина, но пятая часть Праги в это время – евреи, а обойти даже пятьдесят тысяч человек, ну хорошо, пусть в каждой семье по пять человек и обойти нужно только десять тысяч – всё равно никакому агентству это не под силу. Даже всем полицейским города такое вряд ли удастся, поэтому ловить придется на тот шанс, который есть, другого не будет…

Слава почему-то так чувствовал – сейчас или никогда…

Он вернулся в гостиницу, заказал обед в номер, попросил разыскать и вызвать ему назавтра Митю.

Поднялся к себе, просмотрел немногочисленный скарб, пересчитал деньги.

С этим всё было более-менее – оставалось больше тысячи марок, а до телеграммы Володе и почти стопроцентного получения транша – всего пару дней. Поэтому Прохоров решил взять себе купе первого класса.

Не в том дело, что он любил комфорт – кто его не любит. Но вот что понимали (и что могли) тогда в поезде под словом комфорт, он не имел ни малейшего представления. И если в русских церквях отопление стали применять только в двадцатом веке, что мешает в заграничных поездах отопление тоже пока не применять?

Нет, потерпеть можно многое, особенно понимая, куда и зачем ты едешь…

Да и путь тут должен быть недолгим, по Славиным прикидкам не больше пятисот километров, скорее меньше, значит, от силы семь часов в поезде…

Но замёрзнуть, отсидеть на дощатых скамейках ноги до того, что они не смогут идти, оголодать так, что перестанешь соображать – это пожалуйста, легко и сколько угодно…

Слава взял лист бумаги, ручку со стола и начал составлять список дел и вопросов на завтра.