Другая Элис

Я вылез из кровати и незаметно вышел на лестничную площадку. Прямоугольный люк в потолке был открыт, с чердака спускалась складная лестница. Держась за перекладины, я стал взбираться по ней. Лестница чуть поскрипывала под моим весом.

Я просунул голову в комнату Элис. Сестра склонилась над столом, на котором лежали ее записи, на ней был пушистый халат, тапочки и синие перчатки без пальцев. Она опять напевала ту мелодию, снова и снова, прерываясь только на вдох. Я позвал ее, очень тихо, но она все равно подскочила.

– Мидж, – повернувшись, она потерла глаза, – почему ты не спишь?

– Я спал. Что-то меня разбудило. – Выбравшись из люка, я все еще стоял на коленках на толстом ковре. – А что за мелодию ты все время напеваешь? Ты сама ее придумала?

– Не совсем… Ну, вроде того.

– Вроде того?

– Ее сочинил один из моих персонажей. Это его мелодия, не моя.

Я ничего не сказал. Я привык к таким ответам. Чаще всего они мне очень даже нравились, но иногда, как сегодня, тревожили.

– Который час? – спросила она.

Я пожал плечами:

– Почему ты до сих пор не спишь?

– Не могу уснуть.

– Ты выглядишь так, будто тебе давно пора.

– Здесь, наверху, холодновато. – Элис подула на руки, встала и подошла к кровати, стиснув в руке тетрадь. – Давай укладываться.

Мы забрались в кровать, ее подушка у изголовья, а моя в ногах, как обычно.

– Ты забыла, – сказал я.

– Забыла что?

– Загадать загадку.

У нас с Элис была игра. Каждый раз, чтобы зайти друг к другу в комнату, требовалось разгадать загадку. Мы придумывали их и отгадывали часами, и я неплохо наловчился.

– Ну, ты ведь уже здесь, теперь вроде и незачем.

– Все равно загадай.

Элис вздохнула.

– Хорошо, вот: в моем запасе не кончаются слова, моя острота известна всем, как и то, что я не люблю быть тупым. И все же я никогда не скажу ни слова. Кто я?

– Ух. Это очень заковыристо. Словарь? Нет, не может быть. Хм… Дай подумать. – Я свернулся калачиком под одеялом, даже нос засунул под него.

Кончики ушей все равно зябли. На чердаке всегда стоял холод. Здесь не было отопления, как в остальном доме, только пара масляных обогревателей, которые не давали совсем замерзнуть. Но Элис никогда не жаловалась; она любила свою чердачную каморку. А я, наверное, еще больше.

О человеке многое можно рассказать по его комнате.

Элис всегда говорила, что писатели – как сороки блестящее – тащат к себе все приглянувшиеся им идеи. Вот и у Элис комната была гнездом. Битком набитая всякой всячиной, которая обычному человеку показалась бы совершенно бесполезной, как простая деревянная бусина. Но Элис умела нанизывать деревянные бусины на одну нить, превращая их в драгоценное ожерелье.

Над ее столом была, как она ее называла, «стена вдохновения». Сюда она прикрепляла самое разное: газетные статьи, открытки, фотографии. Все, что когда-нибудь может натолкнуть на идею сюжета. Тетради складывались аккуратными стопками или валялись по всему столу. Это зависело от того, как шла работа: чем больше беспорядка, тем лучше. Элис сначала писала от руки, а потом уже переносила написанное в ноутбук, занимавший на столе почетное место. Рядом с ним стояла старая пишущая машинка «Вудсток», которую папа нашел на барахолке всего за несколько фунтов. Весила она, наверное, больше, чем стол, и клавиши с буквой «А» не хватало, но Элис считала, что это лучший подарок на свете.

В углу стоял столик поменьше, с чайником, чашками и открытой упаковкой долго хранящегося молока. Использованные чайные пакетики громоздились в лужице на блюдце, впрочем, это смотрелось вполне уютно, ничего неряшливого. Крана здесь не было, но Элис не спускалась в кухню, а наливала чайник в ванной на моем этаже.

Вдоль стен выстроились книги, между ними, где хватало места, – всякие затейливые штучки: старый ключ, вставленная в рамку открытка с оленем, украшенная разноцветными стеклышками лягушка с секретным механизмом – нажмешь, и у нее открывается рот, а там тайничок, где можно спрятать что-нибудь ценное или важное. Элис всегда любила разные безделушки, они будили воображение и вдохновляли ее. Даже лоскутное одеяло казалось волшебным. Так и в сказках – чего только не было: хрустальная туфелька, прялка, часы, бьющие полночь. В сказках, которые Элис рассказывала мне, когда я был маленьким, в сказках, на которых выросли почти все.

Пусто в комнате было только на полу. Мама строго-настрого велела Элис не оставлять на полу ничего. Вообще ничего. Ни книг, ни крошек от печенья.

Правило было введено через несколько недель после того, как Элис перебралась в чердачную комнату. Она споткнулась о чашку с остывшим чаем, оставленную у кровати. Чашка полетела в люк, и Элис чуть не рухнула туда же. Мама пригрозила запереть чердак и снова водворить ее в одну комнату со мной, если правило хоть раз будет нарушено.

Я услышал, как Элис что-то написала в тетради, вздохнула и снова перечеркнула написанное.

– Тебе бы поспать, – мой голос из-под одеяла звучал приглушенно. Я согрелся, глаза уже закрывались.

– Тебе бы последовать собственному совету, – мрачно ответила сестра. – В твоей собственной постели.

– Там, внизу, холодно.