Другая история

Низенький старичок с тёмными глазами-бусинками неприятно напомнил о майском сне и о бомже, показавшем мне вход в подземный мир. Мой визит отвлёк дедка от ток-шоу в стиле «скандалы, интриги, расследования», однако разговаривал он со мной доброжелательно и немного с сочувствием. Да, сегодня в три часа есть похороны — за день четвёртые, не выдерживают старики такую погоду. Конечно, он расскажет мне, как пройти, и даже покажет, вот только оденется. Тут я запротестовал — компания могла бы стать лишней — и попросил объяснить на словах. Дед покивал и исчез в глубине домика, отозвавшись на моё недоуменное «Э-э, уважаемый!» неопределённым «Сейчас, сейчас». Впрочем, он действительно скоро вернулся и вручил мне клочок линованной бумаги с художественно набросанной схемой маршрута. Тыча в рисунок огрызком карандаша, подробно растолковал и без того понятную картинку. Я покивал на объяснения, искренне поблагодарил и попробовал было сунуть старикану сотку за помощь, но на материальное выражение благодарности дед вдруг серьёзно обиделся. Извинения заняли ещё несколько минут, так что когда я наконец вышел из сторожки, на часах было ровно три.

Пока я стремительно шагал по расклякшим кладбищенским дорожкам, в голове теннисными мячиками скакали мысли, что будет чертовски смешно, если это всё-таки окажутся не те похороны. Или что я уже непоправимо опоздал и не найду на месте ничего, кроме свежего могильного холмика. Однако ни одно из пессимистичных предсказаний не сбылось: я успел, и это были те похороны. Никем не замеченный, я сложил зонт и остановился за пафосным фамильным склепом неподалёку. Пришла пора задать-таки себе вопрос: зачем я здесь? — и честно не найти на него ответ.

Проводить Тимову тётушку в последний путь пришли восемь человек. Все пенсионного возраста, с разномастными зонтами, и Тим, стоявший под дождём с непокрытой головой, смотрелся на их фоне белой вороной. Нахохлившимся мокрым грачом-альбиносом. За разговорами со смотрителем я пропустил практически всю церемонию: работники похоронной службы уже ровняли грязно-бурый земляной холм. Уложили на него венки и живые цветы, и с негромкими «Соболезнуем вашему горю» ушли восвояси. Вскоре провожающие тоже потянулись в сторону кладбищенских ворот и автостоянки — сыпавшая с неба мерзость не располагала к долгим прощаниям. Последней осталась сухонькая, как воробышек, старушка в сером пальто. Она ласково тронула Тима за локоть: — Идём, Тимош.

— Да, тёть Зин. Сейчас.

Старушка печально покачала головой и засеменила вслед уходящим. А Тим остался стоять, словно намертво врос в перекопанный размокший суглинок. Если я собирался не просто таращиться на чужое горе со стороны, то сейчас был самый подходящий момент действовать. Так что я геройски выпятил челюсть и принудил себя выйти из укрытия.

Погружённый в невесёлые мысли Тим далеко не сразу заметил, что снова не один. Вздрогнул, повернулся — и недоверчиво нахмурился.

— Андрей?

— Привет ещё раз, — у меня противно пересохло в горле. Чёрт, я что, до такой степени волнуюсь? — Соболезную.

Тим механически кивнул: — Спасибо. Я заказал поминки в кафе, сейчас мы туда. Присоединишься?

Я отрицательно дёрнул подбородком: — Спасибо, но нет. Я всё-таки не был знаком с покойной, и мест, думаю, заказано под расчёт. Не хочу тебя обременять лишней суетой.

— Ты не обременишь, но раз нет, то нет, — Тим ещё глубже затолкал руки в карманы куртки.

— Может, пойдём? — мягко повторил я предложение старушки в пальто. — Гости ведь тебя ждут, да?

— Да, там автобус… — Тим замолчал на полуслове. Как от приступа острой боли зажмурился, прикусив щеку.

— Эй, чего ты? — встревоженно шагнул я к нему и замер, примороженный к месту отчаянным, страдающим, живым — и, дьявол меня раздери, таким знакомым! — серо-зелёным взглядом.

— Всё хорошо, — ровные интонации совсем не вязались со стрелками намокших ресниц. — Всё нормально, просто, понимаешь, я с шести лет не плакал. Совсем забыл, как это бывает.

Наверное, надо было что-то сказать или сделать, только я совершенно растерялся. Раньше я видел плачущего мужчину один-единственный раз: много лет назад, когда умер наш старый овчар Граф. Отец сам хоронил его, а после долго сидел на крыльце дома, курил одну самокрутку за другой и беззвучно оплакивал верного друга. Я хорошо запомнил липкий страх от первого столкновения с неизбежностью смерти и то, как хотел подойти к отцу, однако мама меня не пустила: чтобы не мешал в горе. Может, и теперь стоило просто отойти в сторону?

— Извини, — Тим отвернулся на пол-оборота и прикрыл глаза ладонью. — Сейчас… отпустит.

Тогда я подошёл совсем близко и раскрыл над ним свой зонт. Малость, конечно, только что ещё я мог сделать?

По куполу зонта успокаивающе шуршали льдинки. Я смотрел на вздрагивающие плечи Тима и всё не решался их коснуться. Если бы не треклятый сон, если бы это был кто угодно другой… Я протянул руку, но тут же отдёрнул, потому что Тим наконец убрал ладонь от лица. Слепо зашарил по карманам, достал носовой платок, высморкался. Развернулся ко мне и, не глядя в лицо, глухо повторил: — Извини.