Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Главный пункт этой критики является, нужно признать, оригинальной находкой самого Богаевского, тем самым озарением, которое и позволило ему предложить новую теорию и которое тонко откликается на формирующийся скепсис по отношению к «буржуазным» ученым. Признавая огромный вклад Эванса в дело исследования Крита, советский историк замечает, что в деле обобщения полученного массива данных Эванс и все другие исследователи (зарубежные, а следом и отечественные) пользовались «методом непосредственных впечатлений»[164], который, вообще говоря, не доказателен. Крупное здание автоматически ассоциируется с дворцом, которым, конечно, должен владеть царь, – естественно, легендарный Минос. «Эванс не может даже допустить мысли о том, что крупными сооружениями и предметами из драгоценного материала мог пользоваться смертный, который не был царем милостью бога с царским наследником, окруженный пышным двором и опытной бюрократией»[165].

Эта критика резюмируется хорошо знакомым всем, кто читал советские исторические труды, выводом о том, что превосходное знание материала и отдельные прозорливые наблюдения не спасают западную науку от бессилия в действительно сложных вопросах (прежний Богаевский написал бы тут о синтезе, но теперь он уже знал, что это слово не вошло в базовый лексикон советской историографии). Зато есть Маркс, который смог связать «грека архаической Греции с современным ирокезом»[166]. Далее помещены также выписки из Ленина, долженствующие легитимировать методику Богаевского как материалистическую, что приводит к совершенно логичному (и в будущем совершенно банальному) тезису: «Очевидно, что основным и главнейшим вопросом является для нас определение способа производства, господствовавшего на Крите и в Микенах, и соответствующих ему отношений производства и обмена»[167].

Итак, теперь перед нами вполне безусловный марксист. Какие же открытия он несет читателям? Видимо, ядром «озарения» для Богаевского был иной взгляд на сам Кносский дворец – когда он задался вопросом, является ли размер и даже качество постройки безусловным доводом в пользу классового общества[168]. Дольмены и кромлехи были сооружены первобытными людьми и при этом передвигались гораздо более тяжелые каменные блоки, чем при сооружении критских зданий. Сам же тип планировки «дворца», по мнению Богаевского, свидетельствует о том, что это была старинная традиция расположения родового поселка[169], так называемый «тронный зал» – небольшая комната для собраний[170]. В описании этого родового общества Богаевский выделяет этапы, стараясь и здесь находить соответствия у «классиков»: так, помня о роли развития скотоводства в становлении личной собственности, которую подчеркивал Энгельс, он рассказывает о том, как на Крите ловили и приручали быков[171], а это способствовало возрастанию роли мужчин[172].

Теперь уже исследователь понимал, что объяснение остановки в развитии Крита микенским вторжением будет противоречить как марристским, так и марксистским идеям, и поэтому объяснял ее тем, что возможности производства на Крите были слабы и в дальнейшем развитие было больше связано с лучше развитыми производительными силами юга материковой Греции[173]. Микенское общество уже подходит к грани появления классов, когда «меньшинство начинало чувствовать себя уже классом, в то время как масса, уже становившаяся тоже классом, еще этого нового своего общественного состояния отчетливо не сознавала»[174], но для действительной подготовки этого перехода к рабовладению понадобился еще следующий исторический период гомеровского времени.

В дальнейшем Богаевский получил возможность более подробно развернуть свою концепцию – не только в статьях по отдельным вопросам истории крито-микенского общества, но отчасти также в солидном томе «Техника первобытно-коммунистического общества» (1936) и в большой главе в одном из томов «Истории древнего мира» (1937) – проекте, который был задуман в ГАИМК как часть многотомной «Всемирной истории». Это пик его публикационной активности, сопровождающийся и большим количеством подготовленных к печати рукописей[175]. Его аргументация выдвинутой концепции становится более богатой, но в то же время более ясно выступают и ее коренные изъяны.

А. И. Тюменев в рецензии на сданную в печать, но так и не опубликованную «Грецию до греков» отмечал, что можно высказывать претензии буквально к каждой странице этой работы[176]. Зная Тюменева, несложно предсказать, что он бы вправду мог так сделать, но и без частных недостатков в концепции Богаевского хватает провисающих моментов.