Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Хронологические рамки данного труда были заданы мной исходя из этих историографических соображений. Переход к модерности ознаменовался новыми подходами к восприятию тела, гендера и пола, многие из которых базировались на естественно-научных представлениях и понятии рационализма. Данная книга открывается событиями около 1870 года, когда в царской России впервые появилась медицинская модель однополой любви. Специфическое и узкое разрешение проблемы, предложенное в рамках данной модели, – сталинистское введение принудительной гетеросексуальности в конце 1930-х годов – завершает книгу. В эпилоге я бегло очерчиваю некоторые из последствий такого решения для российского общества – с 1940-х вплоть до 1990-х годов – и предлагаю пути дальнейших научных поисков.

На моем исследовании, естественно, сказались степень доступности источников и ограничения, чинимые научным изысканиям в постсоветской России. За десять лет, прошедшие после краха советского режима, западные читатели привыкли к потоку беспрецедентных открытий, хлынувшему из архивов Российской Федерации. В этой книге использованы судебные дела времен царской России и СССР, медицинские и юридические документы, личные бумаги – источники, ставшие доступными в результате новой открытости архивов. Есть, однако, некоторые важные источники, которые я не смог найти, а также темы, которых я намеренно избегал. За время работы я пришел к выводу, что наиболее подробные документы, касающиеся принятия и проведения в жизнь в 1933–1934 годах закона против мужеложства, находятся, вероятно, в архивах Министерства внутренних дел России (МВД), Федеральной службы безопасности (ФСБ – правопреемницы ОГПУ/НКВД/КГБ) или Архиве Президента Российской Федерации (АПРФ). Все эти организации придерживаются политики крайней закрытости, и любой специалист понимает, насколько сложно заполучить в их фондах документы по интересующей нас тематике[82].

В этих архивах могут находиться вполне конкретные ответы на вопросы о большой политике, относительно которой мне в данной книге остается лишь строить гипотезы. Причины неожиданного интереса государства к мужчинам-гомосексуалам в 1933 году, о котором я говорю в седьмой главе, остаются неясными. Неизвестно, обсуждали ли в то время руководители компартии и полиция женские однополые отношения как проблему. Также неизвестно точное число мужчин, арестованных и брошенных в тюрьмы с 1933 по 1959 год за гомосексуальные акты. Мы не знаем, имели ли место попытки пересмотра после-сталинскими партией и правительством законодательства против мужеложства, равно как и не знаем, какие решения принимались на протяжении советского периода, чтобы продолжить это законодательство активно применять. Также нет ответа на вопрос, беспокоило ли руководство страны то обстоятельство, что лица, возвращавшиеся из ГУЛАГа в конце 1950-х годов, несли в широкие массы лагерные сексуальные практики (включая однополые отношения). Мы располагаем лишь фрагментарной картиной лечения гомосексуальности в Советской армии. Эта тема еще не исследована, но, судя по всему, степень доступности необходимых документов будет напрямую зависеть от развития процессов демократизации в Российской Федерации. Несмотря на демократические преобразования, исследования тем, связанных с сексуальностью, остаются неким табу для постсоветских академических кругов, и это ставит преграды тем, кто интересуется регулированием гомосексуальности при советской власти. Даже самые маститые исследователи, попытайся они получить доступ к ключевым документам в специальных архивах, столкнулись бы с многочисленными препонами и получили бы лишь небольшую отдачу от таких усилий.

Именно поэтому я решил ограничиться документами нижестоящих организаций и был вознагражден обилием информации, которая в них содержалась. Основные данные я почерпнул из медицинской и юридической литературы по половым извращениям, изданной в царской России и СССР. Бесценными документами оказались и неопубликованные судебные отчеты по делам, касающимся половых преступлений (мужеложство, различные формы сексуального развращения несовершеннолетних и однополое изнасилование). Документы из архивов народных комиссариатов здравоохранения и юстиции РСФСР, Прокуратуры СССР и Коммунистической партии Советского Союза предоставили контекст для этих судебных отчетов. А из дневников и мемуаров была почерпнута информация, недоступная в официальных источниках.