Другая королева

Ботвелл, звезда моя затмилась, мои друзья арестованы или изгнаны, мои шпионы прячутся, мой посол страшится. Но я не отчаиваюсь. Я не сдаюсь. Я жду тебя и знаю, что ты придешь.

Не жди награды. Не жди от меня ничего, мы знаем, кто мы друг другу, и это останется нашей тайной.

Я жду тебя, я знаю, что ты придешь.

Мари

1570 год, январь, замок Татбери: Джордж

Зимние дни тянутся медленно. Гастингс все еще тут, он проводит время, выезжая проследить за казнями тех, кто признан мятежником и отдан на виселицу, словно языческая жертва какому-то безжалостному божеству. Я не вынесу, если мне придется выехать из замка, я не могу встретиться взглядом с обвиняющими взглядами вдов Татбери. В замке мне, разумеется, нечего делать.

Бесс занята докладами своих управляющих и своими бесконечными расходными книгами. Ей не терпится вернуться в Чатсуорт и созвать Генри и остальных детей. Но мы не можем уехать, пока Гастингс не увезет шотландскую королеву, и все мы ждем приказов.

Когда они приходят, оказывается, что мы ждали не того. Я нахожу Бесс в комнатке, которую она заняла под записи, в руке у меня письмо от Сесила.

– Меня призывают ко двору, – тихо говорю я.

Она поднимает глаза от стола, перед ней все еще открыта книга, чернила сохнут на пере, и цвет уходит из ее лица, пока она не делается бела, как страница перед нею.

– Тебя обвинят?

– Твой дорогой друг Сесил предпочел мне не сообщать, – язвительно замечаю я. – Он тебе лично не писал? Ты не знаешь? Мне ехать прямо в Тауэр? Это обвинение в измене? Ты представила ему свидетельства против меня?

Бесс моргает от моего злобного тона и бросает взгляд на дверь. Теперь она тоже боится, что нас подслушивают. Шпионы, должно быть, шпионят и за шпионами.

– Он больше мне не пишет, – отвечает она. – Я не знаю почему. Возможно, он и мне не доверяет.

– Я немедленно должен ехать, – говорю я. – Гонец, который это привез, приехал с шестью стражниками. Они едят в кухне и дожидаются, чтобы сопроводить меня в Лондон.

– Ты арестован? – шепчет она.

– Все удивительно непонятно. Он пишет, что я должен немедленно ехать со стражей, – говорю я с деланой улыбкой. – То ли для того, чтобы меня обезопасить, то ли для того, чтобы доставить в сохранности, не уточняет. Ты сложишь мне седельную сумку?

Она тут же поднимается и начинает суетиться в спальне. Я беру ее за руку.

– Бесс, если я отправлюсь в Тауэр, я сделаю все, чтобы спасти твое состояние от моего разорения. Я пошлю за стряпчим, я перепишу состояние на тебя. Ты не будешь вдовой мертвого предателя. Ты не потеряешь дом.

Она качает головой и розовеет.

– Я сейчас думаю не о состоянии, – говорит она очень тихо. – Я о тебе думаю. О моем муже.

Лицо у нее напряженное от страха.

– Ты думаешь обо мне прежде, чем о доме? – отвечаю я, пытаясь превратить все в шутку. – Бесс, да это любовь.

– Это и есть любовь, – с нажимом произносит она. – Любовь, Джордж.

– Я знаю, – мягко отвечаю я.

Я прочищаю горло.

– Мне сказали, мне нельзя проститься с королевой Шотландии. Передашь ей мой поклон и скажешь, что мне очень жаль, что я не мог проститься?

Я тут же чувствую, как она цепенеет.

– Я ей скажу, – говорит она холодно и поворачивается, чтобы уйти.

Мне бы не надо продолжать, но я должен продолжить. Возможно, это мои последние слова королеве Шотландии.

– И скажи ей, что я просил ее поберечь себя и предупреждал, что Гастингс будет суровым опекуном. Предостереги ее от него. И скажи, что мне жаль, мне очень жаль.

Бесс отворачивается.

– Я сложу твои вещи, – произносит она ледяным тоном. – Но все это я запомнить не смогу. Я скажу ей, что ты уехал, что ты, возможно, пойдешь под суд за измену, потому что был добр к ней, что она нам стоила нашего состояния и доброго имени, а тебе может стоить жизни. Не думаю, что смогу заставить себя сказать ей, что тебе очень, очень ее жаль. Думаю, меня стошнит, если скажу такое.

1570 год, январь, замок Татбери: Бесс

Я собираю его, бросая вещи в седельные сумки в холодной ярости, я отправляю с ним слугу на телеге, чтобы еды хватило на первый день и он не полагался на дурное обслуживание в дербиширских тавернах. Я не забываю положить ему в сумки новые чулки и смену белья, немного хорошего мыла, небольшое дорожное зеркало, чтобы он мог бриться в дороге. Я вручаю ему лист с последними расходами, если вдруг кто-нибудь при дворе решит взглянуть, не разорила ли нас забота о шотландской королеве. Я склоняюсь перед ним в реверансе, целую на прощание, как должно хорошей жене, и все это время слова, которые он хотел через меня передать королеве, тон его голоса, когда он говорил о ней, и тепло в его взгляде, когда он о ней думал, точат меня изнутри, как черви.