Другая машинистка

– Ничего, что я сунула к тебе эту рухлядь? Я все время его переставляю, никак не решу, куда лучше. По нынешним временам эта штука совсем устарела. У меня в спальне есть новенькая виктрола – приходи послушать, когда захочешь.

Я не знала, как на это ответить. Одалия говорила о «рухляди» с пренебрежением, которого я отнюдь не разделяла: у меня-то никогда не было фонографа, ни старого, ни нового, а так хотелось.

– Я… у меня и пластинок-то нет, – нелепо пролепетала я.

Одалия рассмеялась – естественная музыкальная трель, тут фонограф и пластинки ни к чему.

– У меня их горы. Выше крыши. – Она указала на стопку бумажных конвертов, высившуюся на книжной полке. – Слушай сколько хочешь, если тебя это старье не раздражает.

Внезапно ее настроение изменилось, она примолкла, склонила голову, сосредоточенно размышляя. А потом… засверкала классическая улыбка Одалии, будто солнце прорвалось из-за туч. Одалия захлопала в ладоши, точно девочка, получившая деньрожденный сюрприз:

– Знаешь что? Повод есть – нужно как следует отпраздновать.

Она схватила меня за руку и потащила к себе в спальню. Мне тут же вспомнились богемные друзья Одалии, что я слышала об их образе жизни, и все мышцы моего тела напряглись в предчувствии неизбежного.

– Гульнем! Сейчас подберем тебе наряд! – продолжала она, распахивая дверцы шкафа.

Сердцебиение стихло, ритм выровнялся. Идти никуда не хотелось, но Одалии я в этом не призналась. Она выбрала суперсовременное платье – сиреневое с черной лентой, которая пышным бантом завязывалась низко на бедрах. Приложила вешалку мне к горлу, прикидывая, как оно будет смотреться. Я постаралась скрыть неодобрение. Такие короткие юбки я никогда не носила.

– Хм. Да-да. Пожалуй, самое оно, – пробормотала она, хмурясь и обращаясь больше к самой себе.

– Я не смогу это надеть, – все же сказала я, но, когда Одалия уточнила почему, я так и не выговорила свою подлинную мысль: «Потому что это неприлично». Не могла же я оказаться неблагодарной, и к тому же в этих роскошных хоромах, которые стали вдруг моим домом, мне, естественно, и без того было не по себе, словно я перед кем-то провинилась.

Вскоре я сдалась, и платье облачило мою персону.

Куда Одалия поведет меня на этот раз? Внизу, в вестибюле отеля, она, как всегда, разом и приветливо, и повелительно поручила коридорному вызвать такси, а когда нас, почтительно суетясь, устроили на заднем сиденье и наши неприличные, ничего не прикрывающие юбки были аккуратно подоткнуты под зады, чтоб те не прилипали к кожаному дивану (а как пахли пудрой наши плечи!), Одалия назвала водителю адрес поблизости от участка. Странно, подумала я, понятия не имела, что в Нижнем Ист-Сайде есть порядочные увеселительные заведения. Впрочем, не стану прикидываться: я вообще мало что знала об увеселительных заведениях, и точка.

Водитель получил свою мзду, мы благополучно выгрузились на тротуар, и я огляделась, но ничего не увидела – во всяком случае, никаких признаков беззаботного веселья, которое я предвкушала. Из распахнутых дверей не доносились музыка и смех, не рдели электрическим огнем окна. Мы попали в торговый квартал, и в этот поздний час все лавки давно позакрывались. Витрины были темны и тяжелы, неуклюжи, налиты оцепеневшей силой, будто спящие великаны. Еще более странное и таинственное место, чем те, куда мы наведывались прежде.

– Но где же тут…

– Ш-ш-ш!

Одалия вытянула шею, украдкой оглядела улицу, и меня вдруг кольнул испуг: кто-то за нами следит.

– Все в порядке. Все чисто! – отрапортовала она очаровательным, хрипловатым шепотом. – Но давай потише.

Она взяла меня за руку, и мы побрели по переулку – как мне казалось, в тупик. Меня слегка пошатывало в туфлях на высоких каблуках, Одалия заставила их надеть, хотя мне они были великоваты и ремешок вокруг щиколотки болтался. Прохладный ночной воздух льнул к обнаженной коже, а когда ветерок раздул юбку, она затрепыхалась по бедрам, напоминая, что там она, собственно, и заканчивается. В глубине переулка уже не было магазинов, что понятно: в стороне от главной улицы торговля не идет. Но далеко впереди, в самом конце, одна лавка все же виднелась. Мы подошли ближе, и я с удивлением поняла, что магазин еще работает. Там продавали парики; убогое, сумрачное заведение, одинокий продавец, ссутулившись, дремал за кассой. Одалия захихикала – я уже знала этот возбужденный смешок, – переступила порог, и у нас над головами звякнул колокольчик. Едва мы вошли, молодой человек за кассой резко выпрямился:

– Чем па-амочь, что падыска-ать, мэм?

Странного облика существо – длинные сальные волосы лезут в глаза, подтяжки весьма необычной расцветки. И «мэм» он произнес необычно – скорее, «мам», как настоящий британец. Не так уж я стара и предпочла бы зваться «мисс», да и Одалия тоже, но я никогда не спешила напоминать про свой возраст, а здесь такое обращение даже придало мне уверенности.

– Ну-у, – протянула Одалия, рассеянно оглядывая витрины.