Одалию я застала в нашей комнате. Она яростно работала щеткой: ветер спутал ее шелковые, обычно очень послушные волосы. Мне хотелось расспросить ее о том, что мне рассказал Тедди, – пусть отметет его слова, скажет, что все неправда. Я уже понимала, как мало мне известно об Одалии, а ведь я полностью от нее зависела. Мне припомнился обрывок сплетни, подслушанный в участке, – про то, как Одалия и Клара Боу отплясывали на столе в какой-то фильме. Калифорния, изо всех сил убеждала я себя, естественно вписывается в голливудский сюжет. И так со многими ее рассказами – они
– Тедди говорит…
И вдруг щетка пронеслась по воздуху и шмякнулась в стену у меня за спиной. Я проследила траекторию полета в обратном направлении и увидела, как взорвалось гневом лицо Одалии.
– Тедди! Да что он знает! О чем! Прыщавый подросток, господи боже ты мой! Давно ли в штаны писался!
Никогда прежде я не видела Одалию в таком бешенстве. Зрелище пугающее и прекрасное, как беззаконная комета, слепо несущаяся к Земле.
Больше я в тот день о Тедди не заговаривала. На цыпочках вышла из комнаты и предпочла погулять по берегу, чем лечь и прикидываться спящей рядом с грозно-гневной Одалией.
Под вечер Одалия вроде бы остыла. Освежившись послеполуденным сном (видимо, только я с перепугу не смогла бы заснуть, у Одалии и с этим не было проблем), она вновь была радостна и розовощека и даже напевала, когда мы переодевались к ужину. Похоже, пребывала в отличном расположении духа и платье выбрала под настроение – огненно-красное, вызывающее. Поныне помню, как неистовый цвет платья контрастировал с темными волосами: короткая стрижка была гладкой и глянцевой, точно лужа разлитых чернил. Стоило посмотреть на Одалию, очень стоило, прекрасное и поразительное зрелище. Пожалуй, этими словами я отчасти себя разоблачаю, и все же даже ради спасения собственной жизни я не припомню, во что была одета в ту ночь сама, зато до сих пор вижу каждый штрих черной вышивки на ее красном платье.
Звезды светили во всю мочь, проступили рано, будто Бринкли платили им сверхурочно, – яркие точки света в сверхъестественной синеве сумеречного небосвода. Ужин, как и накануне, сервировали на террасе (на этот раз ребра ягненка под мятным желе), вечерний воздух был тепловат и солон. С облегчением я отметила отсутствие Тедди. Когда мы спустились на террасу, Одалия сразу же проверила гостевые карточки и вроде бы успокоилась. Луиза, та женщина, чей рассказ Одалия, выскочив из-за стола во время чаепития, так резко оборвала, за ужином оказалась от нее по левую руку, и теперь Одалия постаралась выслушать историю до конца с того самого места, на котором Луиза остановилась. Минуты не прошло, а они уже сделались закадычными подружками, мне же выпала честь созерцать лопатки Одалии, пока она болтала и пересмеивалась с Луизой. Разумеется, я обиделась, однако смолчала. Сочла, что Одалия компенсирует таким образом свою бестактность. И это к лучшему.
Благодеяния, знаете ли, бывают разные. И вот какова благотворительная роль Одалии: рядом с ней менее привлекательные девушки вдруг чувствуют, что можно освоить некий тайный прием и обрести хотя бы долю ее неотразимого, своевольного очарования. Однако благодеяние, когда оно исходит от таких эгоистичных и лишенных капли сострадания акул, как наша Одалия, не избавлено от примеси издевки. Одалия могла подобрать девицу, привычно подпирающую стену, и вознести ее в королевы бала. Поскольку судьба выбирает себе фаворитов по прихоти, порой и поступала она так безо всякой видимой причины, безо всякой корысти. И я, разумеется, презирала таких ее подопечных, отнюдь не подозревая, что причислить к ним возможно и меня. Но (не будем забывать) от меня-то Одалии кое-что